Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Через несколько недель после заседания правления Еврейского совета Мирьям Леви написала в своем дневнике, что «евреи, мужчины и женщины в возрасте от 16 до 40 лет будут отправлены в трудовые лагеря в Gross-Deutschland{128}, вероятно, в Верхнюю Силезию». Она предполагала, что «нас заставят работать на заводах в районах, где шли самые сильные бомбардировки».

Голландские евреи из других частей страны вскоре были вынуждены покинуть свои дома и переехать в Амстердам в рамках процесса консолидации, другие же были депортированы прямо из своих родных городов. Любой, кто получал повестку в «трудовой лагерь» в столице, сначала проходил регистрацию в Hollandsche Schouwburg, бывшем национальном театре, который преобразовали в центральный депортационный пункт.

После нескольких часов или дней в этом пункте евреев перевозили в Вестерборк. В течение четырнадцати месяцев в 1942 и 1943 годах в центральном депортационном пункте временно размещалось 46 000 евреев, хотя в нем не было ни спальных мест, ни столовой, ни удобств для удовлетворения основных потребностей. Когда пункт становился совсем переполненным, детей переводили через улицу в еврейский детский сад, из которого борцам Движения сопротивления иногда удавалось увезти их в безопасное место.

В Вестерборке голландские евреи присоединялись к еврейским беженцам из Германии, которым не было дано разрешения на натурализацию, и они теперь официально считались в рейхе пленными. До конца июня лагерь беженцев Вестерборк все еще находился в юрисдикции Нидерландов, его охраняла голландская военная полиция (Marechaussee). Однако уже 1 июля 1942 года был назначен немецкий комендант лагеря, а сам лагерь был официально переименован в Durchgangslager, транзитный лагерь.

На тех, кто не подчинялся уведомлениям о депортации, проводились полицейские облавы по домам. Иногда полицейские использовали такую возможность для проведения рейда по всей улице, вне зависимости от наличия у ее жителей документов об освобождении от депортации. Во время одного из таких рейдов в августе Мирьям Леви была вызвана посреди ночи в центральный депортационный пункт, где ей поручили напечатать петиции в защиту тех членов Еврейского совета, которые были случайно задержаны. Она стала там свидетелем того, как Аус дер Фюнтен выстроил сотрудников Еврейского совета вдоль стены и проводил предварительный «отбор» лиц, предназначенных для депортации. Она отметила в своих воспоминаниях, что эти действия были абсолютно «произвольными» и что в это время нацистский руководитель «был пьяным в стельку, что случалось достаточно часто»[100]. Она напечатала тогда столько карточек для освобождения от депортации, сколько смогла, и была «рада узнать на следующий день, что все случаи задержаний, по которым я напечатала петиции, закончились благополучно».

Таким и некоторыми другими способами Мирьям Леви и остальные сотрудники Еврейского совета пытались исправить ситуацию везде, где только было возможно. Иногда им приходилось срочно посещать ночью ту или иную семью, чтобы помочь собрать вещи и убедиться в наличии зимней одежды, а также приготовить бутерброды в дорогу. Несмотря на то что у Мирьям Леви было освобождение от депортации, которое обеспечивало также защиту ее родителей и сестры, ее дальние родственники были беззащитны перед угрозой депортации. «Зеленая полиция» уже несколько раз вламывалась в их дома, они дважды попадали в облаву.

Некоторые пытались избежать депортации, подавая петиции против причисления их к категории евреев. Наличие в числе евреев только дедушки и бабушки, переход в христианскую веру, брак с лицом, не являющимся евреем (то есть «смешанный брак»), наличие детей от «смешанного брака» – во всех этих случаях они могли ходатайствовать об освобождении от депортации. Эти запросы направлялись в Гаагское регистрационное бюро, где они оказывались на рассмотрении немецкого государственного служащего Ханса-Георга Кальмейера. Зейсс-Инкварт уполномочил того до декабря 1942 года принимать решения по особо важным делам, и за это время Ханс-Георг Кальмейер смог спасти от 2000 до 3000 человек, «сократив» степень их еврейства, изначально определенную нацистскими властями.

«Канцелярия была завалена просьбами и запросами, большинство из которых явно не имели никакого обоснования, – писал историк Боб Моор. – Было очевидно, что Калмейер мало что мог с этим поделать»{129}.

Заявки на получение любого вида «штампа», дававшего освобождение от депортации, обычно подавались через отделения Еврейского совета в специализированный отдел – «Экспозитур» (Expositur), где под руководством Эдвина Шлюскера работали 150 сотрудников. Письма, в которых заявителей информировали о решениях немецкой стороны, рассылал также Еврейский совет. Это создало у многих ложное впечатление, что именно Еврейский совет принимал такие судьбоносные решения, поэтому в адрес этой организации часто звучали неоправданные обвинения.

«Экспозитур» являлся прямым связующим звеном между Еврейским советом и Zentralstelle, и, когда это было возможно, там пытались помочь избежать депортации. Ло де Йонг описал Шлюскера как человека, который был «одинаково любезен со всеми своими посетителями», но который вместе с тем «не переоценивал своего влияния». Его одновременно и ненавидели, и любили – в зависимости от того, насколько эффективным было его вмешательство. Ло де Йонг утверждал: «Он старался терпением и доброжелательностью, а также хитростью добиться благосклонности для того или иного человека»{130}.

Голландский историк Жак Прессер охарактеризовал систему «штампов» (освобождений от депортации) как «игру немцев в кошки-мышки» с евреями. «Их главной целью было избавиться от евреев плавно и поэтапно, чтобы избежать серьезных потрясений в общественной жизни Нидерландов, – писал он. – Чтобы добиться этого, им требовалось сотрудничество самих жертв. И, предоставив временные привилегии меньшинству, они преуспели в ликвидации остальных без особой суеты и беспокойства… Таким образом, Еврейский совет оказался прямо вовлечен в этот танец смерти, а сатана задавал там тон».

Этот танец смерти часто включал в себя уступки Еврейскому совету со стороны нацистов, для того чтобы создать у его членов иллюзию того, что они в какой-то степени контролируют ситуацию. Например, в июне 1942 года Аус дер Фюнтен хотел начать процесс депортации, собирая ежедневно около 600 человек. Еврейский совет, надеясь сгладить ситуацию, сумел уговорить его снизить это количество до 350 человек в день. Аус дер Фюнтен уступил при условии, что к середине июля к нему в центральный депортационный пункт будет направлено не менее 4000 человек.

5 июля 1942 года, в воскресенье, сотрудники полицейского управления Амстердама разослали еврейским мужчинам уведомления о призыве на «трудовую повинность». В Zentralstelle отобрали жертв на основе списка, составленного мэром Амстердама Эдвардом Войтом.

Этот список был передан Еврейскому совету, которому удалось освободить от депортации неустановленное точно число евреев за счет того, что его сотрудники напечатали имена и адреса лиц, подлежащих освобождению от депортации, на заранее подготовленных карточках. Подчинявшееся Сибрену Тюльпу Бюро по делам евреев на Ньюве-Доленстраат, дом 13, получило эти карточки и разослало их по полицейским участкам по всему городу. Этим людям повезло.

В отношении же остальных, как написала Мирьям Леви в своем дневнике, «никто не знал: это будет принудительный труд или смерть?»{131}.

Уведомления о призыве на трудовую повинность гласили:

«Внимание! Вас призывают на принудительные работы в Германию под надзором полиции, и вы должны явиться для личного и медицинского осмотра в транзитный лагерь Вестерборк.

Вы должны явиться в………… дата:……….

время:………. место:……….

В качестве багажа вам разрешается иметь при себе:

1 чемодан или рюкзак

1 пару рабочих ботинок

2 пары носков

2 пары трусов

2 рубашки

1 куртку

2 шерстяных одеяла

2 комплекта простыней

1 миску

1 кружку

1 ложку

1 пуловер

полотенце и туалетные принадлежности

а также продукты питания на 3 дня и все ваши талоны на питание».

После этого следовали инструкции относительно документов, удостоверяющих личность, и способа маркировки чемодана. Кроме того, в уведомлениях отмечалось: «Ваш дом должен быть приведен в надлежащий порядок и закрыт, ключи от дома необходимо взять с собой. Домашние животные не допускаются»{132}.

По воспоминаниям Меэршока, полиция гарантировала необходимый присмотр за оставленными домашними питомцами еврейских семей. О них должны были позаботиться добровольцы из числа лиц, не входивших в еврейскую общину.

Лишь единицы из получивших такие уведомления явились в пункты сбора, как предписывала инструкция. Немцы, взбешенные таким небрежением, в ответ провели рейд 14 июля, арестовав первых попавшихся 700 евреев, и объявили, что все