Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Мы миновали единственное сохранившееся здесь историческое здание – бывшую резиденцию коменданта немецкого лагеря, величественный зеленый загородный дом, который был полностью обнесен запотевшим стеклом. Из-за ограничений, связанных с коронавирусом, он был временно закрыт.

После этого мы вошли в главные ворота, обнесенные оградой из колючей проволоки, и оказались на большом открытом пространстве, где когда-то стояли сотни бараков. По обе стороны тянулись большие поля, оба размером со спортивную площадку, а между ними пролегала тропинка. Убогая травка вяло пыталась пробиться к свету, прорастая чахлыми коричневыми пятнами.

Из всего ранее прочитанного мной я знала, что в лагере Вестерборк когда-то располагались не только десятки спальных бараков, но и действующий госпиталь, фабричные здания различного предназначения (от изготовления обуви до производства металлических изделий), а также школа, места отдыха на открытом воздухе и даже ресторан. На сцене ресторана каждую неделю показывали выступление кабаре, исходя из чего можно было предположить, что в лагере был и театр. Ни одно из этих зданий не сохранилось. После войны Вестерборк использовался для разных целей: сначала – в качестве тюрьмы для голландцев, подозреваемых в коллаборационизме, затем – как военный лагерь, а позже – как «центр приема», или лагерь для интернированных лиц, когда молукканцы[101] и индо-голландцы попытались репатриироваться в Нидерланды после обретения Индонезией независимости[102]. Последние бараки лагеря времен Второй мировой войны были снесены в 1971 году, задолго до того, как в 1983 году был основан Центр памяти о событиях военных лет. С тех пор неоднократно предпринимались, судя по всему, рассогласованные попытки установить здесь различные памятники.

Была восстановлена половина корпуса одного барака, чтобы дать наглядное представление о размерах помещения, в котором вынуждены были ютиться сотни еврейских заключенных, но этот проект выглядел на удивление незавершенным. Была осуществлена лишь небольшая реконструкция места, где одни над другими громоздились трехуровневые нары и стояли кухонные плиты, возле которых теснились десятки людей, чтобы приготовить себе еду.

Из различных источников я узнала, что лагерь располагался на невероятно большой территории: на целых 119 акрах. Однако, когда мы ходили по территории мемориала, окруженной колючей проволокой, казалось, что там нет и четырех-пяти акров. Куда делась остальная площадь лагеря? Может быть, она была выделена под радиотелескопы? Где была та пустошь, по которой заключенные прогуливались летом и которая, как я узнала из дневников, когда-то сплошь поросла цветущими люпинами?

Мощеная дорожка проходила через самый центр лагеря, ее еще называли «бульвар отверженных». Именно здесь когда-то останавливался поезд, чтобы забрать свой «груз». Но и здесь остался лишь фрагмент того, что было раньше: два красных товарных вагона. Между ними находился маленький дисплей, но сам видеопроигрыватель, который мог бы поведать нам какую-либо историю, оказался выключен.

Справа располагался еще один памятник погибшим: множество красных кирпичей разной высоты, разбросанных по мощеной площадке. Мой друг прошептал мне на ухо, что если я посмотрю на это сверху, то смогу увидеть, что они образуют карту Нидерландов, где в каждом разделе указано, сколько евреев из каждой провинции погибло. Каждый кирпич, увенчанный «Звездой Давида», символизировал одну еврейскую жертву, а кирпичи с металлическими языками пламени наверху символизировали цыган.

На кирпичах в разных местах были прикреплены фотографии, на которых можно было увидеть либо отдельные жертвы геноцида, либо целые семьи. Они находились над землей на расстоянии от дюйма до полуметра. Как я поняла, высота, на которой были прикреплены фотографии, зависела от возраста: чем старше была жертва, тем выше кирпич.

Однако все фотографии были прикреплены не очень высоко, и это мне показалось очень неудобным: ведь все они лежали практически на земле, как будто брошенные стройматериалы. Глядя на них сверху, я задумалась, как воспринимают эту инсталляцию другие посетители мемориала и не возникает ли у них желание наступить на эти кирпичи, пройти по ним, как если бы они были просто ступеньками. И как же могло так случиться, что такое множество людей стало просто ступеньками под ногами?

Дождь продолжал нещадно лить, когда мы продолжали свой путь, каждый молча погруженный в свои мысли. Я попыталась представить себе, каково это – находиться здесь в качестве заключенного, в этой сырости, в холоде, во власти необузданной стихии и, самое главное, в ужасном состоянии полной неопределенности своего будущего. В конце этой аллеи страдания мы остановились под сенью черной деревянной сторожевой башни перед ржавыми рельсами, которые неожиданно заканчивались резким изгибом вверх, к небу. Как я прочитала позже, этот памятник был построен в 1992 году выжившим евреем, которого еще младенцем вывезли в одном из отходивших отсюда поездов. Это был еще один фрагмент памяти о том ужасном времени.

* * *

Еще до того, как мы прибыли на место, один из голландцев, с которыми мы пошли на эту экскурсию, пытался убедить меня: «Вестерборк, по существу, не являлся концентрационным лагерем. Это было просто своего рода место сбора – сборный пункт, прежде чем людей отправляли дальше».

В каком-то смысле это действительно так. Вестерборк, конечно, не был местом, где непосредственно происходили массовые убийства, или же местом ужасных лишений. Заключенные этого лагеря часто были шокированы, когда видели, в каком истощенном состоянии находились те, кого переводили сюда из других голландских концентрационных лагерей, таких как Амерсфорт и Вугт, где широко практиковались и пытки, и жестокое обращение с заключенными.

Подтверждением этому служит множество сохранившихся фотографий, сделанных в Вестерборке{133}, на которых люди веселятся и радуются жизни. Мы видим, как мужчины в спортивной одежде играют в футбол, улыбающиеся женщины несут корзины по полю, скрипач играет для группы восхищенных детей или же как группа людей столпилась вокруг меноры, на которой зажигают свечи для празднования Хануки. В лагерном кабаре было придумано и исполнено столько песен, что их хватило на целый компакт-диск (их кто-то совсем недавно записал, и мне даже подарили такой компакт-диск). Я знаю также о подготовленном сборнике детских сказок, которые тоже сочинили в Вестерборке.

На фотографиях нет людей, одетых в полосатые робы, все они носят свою собственную одежду. Их лица не измождены, а тела не похожи на скелеты. Если бы не черно-белые фотографии, можно было бы с полной уверенностью сказать, что у людей, прогуливающихся по дорожкам лагеря или занимающихся гимнастикой во дворе, на щеках румянец. Имеется даже фотография, на которой в кабинете стоматолога нескольким людям проверяют и лечат зубы.

Как разобраться во всем этом? Зачем лечить зубы тем, кого вот-вот отправят на смерть? Это вопиющее противоречие мне кажется верхом абсурда. Вместе с тем мне вспомнились Ральф Полак и Мип Крант, гуляющие по площади Дам с желтыми «Звездами Давида» на пальто, и предостережение Джудит Коэн: «Не стоит пытаться обратить историю вспять».

И если эти фотографии создавали вводящий в заблуждение миф о Вестерборке, то дневники свидетельствовали о другом: нацисты создали видимость нормальной жизни, подкрепленную ложной надеждой на то, что при небольшом везении можно пережить войну в не самых удобных, но все же сносных условиях. Однако для всякого, кто снова и снова наблюдал за отправлением поездов из лагеря, ужас, который внушали депортации, должен был становиться равносилен психологической пытке.

Как же тогда нам следует истолковать фотографии счастливых заключенных Вестерборка? Как такие же пропагандистские кадры постановочного документального фильма, снятого в Терезине, нацистском «образцовом лагере» в оккупированной Чехословакии? Возможно, заключенных принуждали изображать радость? Или же эти фотографии отображают последние попытки людей насладиться жизнью? Может быть, они радовались уже только тому, что все еще находились на голландской земле и что их еще не внесли в список на отправку? Или, быть может, эти фотографии демонстрируют нам, что заключенные лагеря Вестерборк совершенно не представляли, что их ждет в дальнейшем?

В марте 1944 года командующий немецких войск СС в Вестерборке Альберт Конрад Геммекер решил снять документальный фильм об этом лагере. Его далекоидущий план состоял в том, чтобы представить этот фильм высшему руководству рейха в Берлине и тем самым убедительно продемонстрировать, что он