Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

приказано поступить именно таким образом. Ходят слухи, что все имущество отправляют в Германию для городов, которые подверглись бомбардировкам, с надписью на транспортах: Liebesgaben[113]. Повезло тем, кто уже избавился от всего ценного. В каком состоянии люди обнаружат свои дома, если им доведется вернуться живыми? Мы живем сейчас как в каком-то кошмаре. Мы знали, что с евреями будут обращаться ужасно, но мы никак не предполагали, что все будет именно так. Их девиз: «Больше никаких евреев в Нидерландах»… Сопротивление народа ослабевает. Я похудела, и теперь мой вес стал 104 фунта[114].

Суббота, 6 сентября 1942 года

Арестован Альт ван Вемде[115], который вел активную торговлю на черном рынке, а также укрывал евреев. Его успели предупредить, и ему удалось помочь им всем скрыться, но он сам слишком задержался, и на следующий день его арестовали. Евреев перевезли в другое место. Мы до мая сняли дом, «Ларикшоф»[116], и семья Шолтен переедет туда в самое ближайшее время. Дай бог, чтобы все прошло хорошо! Так хочется помогать людям! Каждая жизнь того стоит.

Воскресенье, 7 сентября 1942 года

Сегодня вечером я отвезла семью Кан в их временный дом. Шолтен немного нервничал. Теа приедет завтра, а вечером приедет Фьетье де Вриз. Я надеюсь, что они смогут спокойно оставаться там до тех пор, пока эти мытарства не закончатся.

Суббота, 12 сентября 1942 года

Завтра мы с Диком отправимся в Роттердам, чтобы забрать одежду и постельное белье Мик. В целях безопасности она взяла бессрочный отпуск по болезни… потому что формально они освобождают дом к 1 октября, но они заплатили арендную плату до 1 декабря. Это самое безопасное, что можно было сделать. Мы просто не знаем, что произойдет. По крайней мере, в любом случае все будет находиться здесь.

Воскресенье, 13 сентября 1942 года

Все, что было в квартире в Роттердаме, теперь снова здесь, за исключением мебели. Замена Фрица говорит, что имя Мик не было названо в обвинениях, поэтому ее не будут допрашивать. Это был ужасный момент. Она никогда не забудет выражения лиц двух ее подруг, когда их увозили в полицейском фургоне. Несмотря на все это, мы продолжаем помогать. Сегодня еще одна[117] приехала из Амстердама. Мы подержим ее здесь несколько дней, а потом ей придется двигаться дальше. Список неуклонно растет. Как мы сможем помочь им всем?

Мирьям Леви, 25 лет, секретарь Еврейского совета, Амстердам

Вторник, 15 сентября 1942 года[118]

В нашу дверь позвонили около полуночи. На этот раз это действительно была полиция, со списком, в котором были указаны наши имена. Я открыла дверь, но сначала я велела спрятаться Бобби[119], а потом заправила ее постель. Полицейские приказали нам одеться и идти с ними. Я спросила, может ли бабушка остаться дома. Это было разрешено. Тогда я сказала им, что и мама тоже должна остаться дома, иначе некому будет присматривать за бабушкой. Сначала они были против, но позже все же согласились при условии, что мы с отцом (помните, что Бобби спряталась?) будем готовы через пять минут. А нам и так хотелось уйти как можно быстрее, потому что чем позже прибудешь на площадь Адама ван Шелтема[120] (куда нас доставили), тем меньше у тебя шансов быть освобожденным. И я была «вне себя от радости», что идти пришлось только нам двоим, потому что чем меньше людей нуждается в освобождении, тем легче. Я действительно не знала бы, как подготовить к этому маму. Она была буквально парализована страхом.

Мне пришлось одеваться в присутствии двух полицейских. Тем временем к ним присоединился кто-то повыше рангом, который обыскал весь дом и даже посветил фонариком на Бобби, которая пряталась на чердаке, но не увидел ее. Я забыла упомянуть, что полицейские спросили: «Сколько человек в семье?» Я ответила: «Пятеро: бабушка, родители и две дочери. У моей сестры есть разрешение на передвижение по вечерам, и она на работе».

К счастью, я не умолчала про Бобби. Я сделала это специально, потому что ее кровать находится в нашей комнате и во время обыска они увидели бы два шкафа и т. д. Как результат, один из полицейских сказал: «Девушка говорит правду. Я бывал здесь раньше и видел всех членов этой семьи». Я его не узнала, но это был один из тех полицейских, которые приходили забирать Боассонов. [Полицейские] вели себя довольно прилично, хотя один из них сунул бутылку вина в карман, заглянул во все шкафы и спросил, запасались ли мы едой. Я ответила: «У нас нет на это денег». Когда он взял бутылку вина, я сказала: «Это для ритуальных целей». И хотите верьте, хотите нет, но он вернул ее на место.

Как только я поняла, что забирать будут только нас с отцом, я пошла звонить в «Экспо»[121]. Линия была постоянно занята. Тогда я позвонила своему начальнику и рассказала ему о том, что произошло. Как видите, нам очень повезло, что у нас все еще был телефон. Позже наша удача оказалась даже больше, чем мы предполагали в то время. Полицейский, который отвез нас на «Хаутмаркт» (нынешнее название площади Мейера[122]), оказался весьма дружелюбен. Он сказал: «Тебя обязательно отпустят, и тогда мы заглянем к тебе просто в гости». Он добавил, что жаль, что я уже [помолвлена]. Он увидел кольцо у меня на пальце. Он определенно флиртовал со мной.

Когда мы добрались до машины (нас должны были отвезти на грузовике), нас передали ее охране. А потом начался настоящий ад. Сцены внутри этого грузовика были просто неописуемы. Люди в ужасной панике кричали, всхлипывали, визжали. Полицейские продолжали забирать все больше и больше людей, мы услышали, как в некоторых домах выбивают двери. Больных пожилых людей, одетых только в пижамы и пальто, буквально выволакивали из их домов и бросали в грузовик, как кучу тряпья. У грузовика была очень высокая подножка, и пожилые люди не могли забраться внутрь без посторонней помощи. Поэтому полицейские, сопровождавшие грузовик, поднимали их и буквально швыряли внутрь. И все это происходило в кромешной темноте. Подъемный мост между Весперстраат и площадью Мейера был поднят, и его приходилось опускать каждый раз, когда грузовику нужно было пересечь его. Мы ездили взад и вперед, пока грузовик не был наконец полон.

К тому времени была уже половина второго и я находилась в отчаянии, потому что потеряла надежду на то, что теперь, в такое позднее время, можно будет что-то сделать для нас. Но, как только мы прибыли на площадь Адама ван Шелтема, я пришла в себя. Оказалось, что худшее позади. Нашим делом уже занялись и успели рассмотреть его, несмотря на наше отсутствие, и мы были свободны. Выйдя из грузовика, я сказала отцу: «Держись за меня крепче, иначе мы потеряем друг друга». Это было похоже на какой-то фильм или дурной сон. Мы шли в темноте через двор. По обе стороны стояли солдаты с винтовками. Слева, справа и позади солдат стояли машины, готовые к отправке.

Выйдя из грузовика, я услышала, как Шлюскер[123] спрашивает: «Мирьям Леви в этой группе?» Тогда я поняла, что все в порядке. Нас не проводили в комнату, куда отвели остальных, а разрешили присоединиться к тем, кого освободили. Мы простояли полчаса. Конечно, мы были очень счастливы, но вид других людей в нашем грузовике, вынужденных остаться в группе депортируемых, был ужасен. Макс тоже был там, как и многие мои знакомые, и все они подошли поболтать с нами. Мне не найти слов, чтобы описать, что я тогда чувствовала.

Простояв полчаса, мы гуськом вышли на Ян ван Эйкстраат и разместились там в школе, где нам предстояло провести ночь, потому что мы не могли появиться на улице до шести утра. Однако за нами заехал Блют, который живет напротив школы. На кухне Блюта мы немного поплакали, а потом (было уже половина третьего) устроились поудобнее в гостиной вместе с четой Блют и Шлюскером, которые тоже провели там ночь. Макс уже позвонил матери, мы тоже