Запад знакомится с Востоком. Представления средневековых европейцев о восточных народах - Геннадий Геннадьевич Пиков

Появление ислама требовало ответа на ряд сложных вопросов: признак ли это конца света или некая стадия в развитии христианства; в чем суть этой ереси. Необходимо было найти религиозное обоснование возникновению нового вероучения.

В создании литературы об исламе средневековые авторы опирались на различные источники: апологетические сочинения восточных христиан; византийские источники; свидетельства самих мусульман и переводы мусульманских авторов; народные легенды, рассказы рыцарей и пилигримов. Одним из инструментов познания мира в средневековом христианском мире была Библия. В то время почти исключительно она помогала объяснить происхождение и предпосылки современных событий, в частности, давала возможность найти следы древнейших упоминаний сарацин в ветхозаветной истории и установить их родство с известными народами и религиями. Она же давала ответ и на вопрос о дальнейшей судьбе мусульман, их месте в предстоящем конце всего сущего. Роль ее в данном случае заключалась в обнаружении следов упоминаний сарацин в ветхозаветной истории и привязке их к «священной истории», т. е. установлению их связи с европейской цивилизацией. Исследование Библии помогало разрешить и такой вопрос: почему именно ислам стал первым серьезным противником западного мировоззрения и оказал такое воздействие на него.

Период Раннего Средневековья (VIII–XI вв.), по меткому замечанию, одного английского исследователя (Southern R.W.), можно назвать «Веком невежества».

Чтобы понять значение этого выражения и специфику отношения европейцев к арабам в указанный период, надо обратить внимание на восприятие европейцами истории в целом в период господства христианства.

Прежде всего, надо отметить, что к VIII в. меняется значение термина «исторические народы». Если в античную эпоху так именовались народы, сыгравшие особую роль в развитии цивилизации (греки, римляне), то теперь под ними начинают понимать уже не только и не столько жителей Римской империи, сколько бывших «варваров». Широкое применение в историографии этого периода получают схема Евсевия – Иеронима и идеи Аврелия Августина: «профанная» история понимается как часть истории священной, как ее продолжение и завершение.

Периодизация по четырем монархиям, разработанная Евсевием и Иеронимом, основывалась на библейской книге Даниила, освоенной христианской традицией. Если, однако, сам автор этой книги, писавший во время успешной борьбы евреев против монархии Селевкидов, четвертым из последовательных насильнических и угнетательских царств считал эллинистическое государство, то Иероним в своем комментарии последней земной монархией именует Римскую империю.

Перед Аврелием Августином, жившим в период агонии Рима, встала серьезная проблема. Надо было каким-то образом объяснить падение этого четвертого царства, ведь вслед за ним сразу же должно было наступить пятое «вечное» Божье царство. Его буквально засыпали письмами, в которых требовали разъяснения вопросов, связанных с приближением конца мира.

Но церковь не могла принять прежнюю актуальную эсхатологию, ибо это мешало бы складыванию организации. Поэтому было только два выхода: признать, что Рим никогда не был сокрушен или поставить на его место другую монархию. Так уже первое падение Рима в 410 г. поставило целый ряд проблем. Прежде всего, это проблема периодизации «профанной» истории.

Кроме того, земная власть в соответствии с христианским вероучением, была результатом грехопадения. Если ей приписать «конечный» характер, то произойдет подмена религиозной эсхатологии политической. Поэтому-то Августин и заметил, что «те, кто обещают земным царствам вечность, не руководимы истиной». Но обойтись без теории четырех монархий христианская церковь тоже не могла.

Она возникла в Персии примерно в первой половине 2 века до н. э., незадолго до написания кн. Даниила, но именно в его формулировке и через его комментатора Иеронима (4 в. н. э.) эта периодизация стала, по словам немецкого историка Ц. Трибера, «краеугольным камнем исторического мировоззрения на протяжении всего средневековья». Она тесно связана с представлением о прямолинейном прогрессивном движении человечества. По апокалиптическому видению Даниила гибель четвертой монархии последует за появлением Мессии, а перед пятой произойдет воскресение мертвых. Все известные европейцам народы имеют свое строго определенное место в этом процессе, вплоть до загадочных серов.

Неудивительно поэтому, что ближайшей своей задачей после появления арабов у «стен» европейской цивилизации латинские авторы ставили привязку мусульман к священной истории[123].

В начале VIII в. появляются первые упоминания о сарацинах в трудах европейских авторов.

На складывание образа ислама в средневековом европейском сознании оказала свое влияние и литература созданная в Сирии[124]. Сирийцы, несмотря на длительное господство иноземцев, сохранили свой язык и культуру от чрезмерного влияния греко-римской культуры и явились передаточным звеном между греческой цивилизацией и арабским миром. Сирийцы всегда были известны своим свободомыслием, у них существовало множество богословских школ и ересей, что не нравилось Константинополю. Экспансия мусульман в Сирии не встретила особого сопротивления со стороны местного населения. Мусульмане не заставляли принимать ислам, сохранили местную административную систему и в качестве официального языка греческий, старались использовать христиан у себя на службе (советники, наставники, учителя, художники, поэты и т. п.). Сказывалось и то, что хотя до появления ислама не было «такой политической структуры, которая хотя бы приблизилась к объединению большинства тех, кого принято считать арабами»[125], все же существовало своего рода культурное единство. «Роль ислама как движущей силы завоеваний была, прежде всего, организаторской»[126] и то, что мы называем «завоеваниями» было одновременно массовым переселением различных евразийских племен.

Значительная часть восточного христианского мира стала «Атлантидой» и «ушла на дно» мусульманского океана и, разумеется, былые разногласия между монофизитами, несторианами, ортодоксами и проч. стали утихать и на первый план вышла проблема выживания христианского мира. В этих условиях особое значение приобретал образа нового врага. Столкнувшись с исламом первыми, византийцы первыми и начали формировать образ ислама. Византийские авторы имели широкий доступ к сведениям об исламе и мусульманах и это позволяло им основывать свои сочинения на обширном фактическом материале.

Византийская христианская церковь первой из христианских сообществ столкнулась с исламом, благо религия ислама зародилась недалеко от нее и позднее захватила многие православные районы (Палестину, Египет, Сирию, Малую Азию). Прежде, чем в византийской культуре появится сколько-нибудь оформленный образ ислама, идет активное накопление информации о нем. До начала VIII в. византийская литература практически не содержит никаких сведений об учении ислама, который встретился сначала с монофизитскими и несторианскими общинами, составлявшими большинство христианского населения в Аравии‚ Египте‚ Сирии и Месопотамии. Однако войны с арабами повлияли на то, что каждая из сторон основывалась на своей религии истолковывала действия другой как обусловленные религией. Коран призывал к священной войне против «тех‚ кто приписывает Богу неких сотоварищей», т. е. христиан‚ верующих в Троицу, а византийцы‚ вслед за Иоанном Дамаскиным‚ называли ислам «предвестником Антихриста». Для борьбы с иноверием появился ряд богословских произведений в форме «бесед».

Разная трактовка общих для христианства и ислама базовых цивилизационных идей обусловила то,