Рассеянное внимание. Как мы смотрим на искусство и перформанс сегодня - Клэр Бишоп

Прекрасные неприятности, впервые опубликованном в 2010 году, представлен широкий спектр всё тех же «партизанских» тактик: предвыборный партизанский театр, партизанские проекции, партизанская реклама, партизанские газеты и партизанские мюзиклы [295]. Одна из ключевых российских арт-группировок 2010-х называлась Война. Эта риторика – боевая и мужская: борьба с властью с помощью ее же инструментов.

Подходящий момент

Предчувствие наиболее удачного времени для какого-то события связано с древнегреческим понятием «кайрос». В отличие от слова «хронос», обозначающего продолжительность времени, кайрос относится к моменту – благоприятному, удачному стечению обстоятельств. Среди множества этимологических истоков этого слова наиболее подходящее связано со стрельбой из лука, где кайрос обозначал «метку» или «мишень» – точку на теле человека, куда попадание стрелы станет смертельным [296]. Может показаться, что здесь слишком много внимания уделяется месту, но кайрос обозначает и те требования, которые позволят попасть в эту точку: это и возможность, и верное усилие, поскольку выпуск стрелы «требует не только точности, но и правильно рассчитанной силы, чтобы она легко прошла через отверстие» [297]. Открывается зазор, попадание в который требует и правильного момента, и мастерства. Богиня Окказио (или Оказия), римский аналог бога Кайроса, обладает теми же качествами, но в женском обличье. Для обоих подходящий момент мог быть опасным или критичным, равно как и выгодным или благоприятным. Ренессансная иконография этих божеств представляет неотразимый образ художника-интервенциониста: и Окказио, и Кайрос изображались с крыльями на лодыжках, позволяющими быстро сбежать; в руках у них весы для вынесения приговора и лезвие, потому что оно острее ножа; спереди у обоих пышные чубы, поскольку встреча с возможностью нередко происходит лоб в лоб, при этом затылки выбриты – чтобы ни у кого не было возможности схватить их, пока те убегают [298].

Но какими бы выразительными ни были образы античных божеств, они не до конца передают смысл подходящего момента в гражданском смысле. Все-таки Кайрос и Окказио символизируют скорее внешнюю по отношению к субъекту силу, нежели способность индивида. Обеспечить переход к современному авторскому дискурсу помогает политическая философия Возрождения. Сущность окказио лежит в основе теоретического трактата Николо Макиавелли о темном искусстве власти под названием Государь, написанного для Лоренцо Медичи в 1513 году. Макиавелли выдвигает концепцию occasione как подходящего момента для политических действий. Occasione обозначает те редкие возможности, когда проницательные люди могут завладеть властью. Эти шансы находится между удачей (fortuna) и виртуозностью (virtù): политический лидер, таким образом, пользуется удачей, чтобы реализовать свою виртуозность. Макиавелли произвел революцию в политической философии, поощряя моральный релятивизм: вместо того чтобы придерживаться универсального кодекса добра и зла (то есть христианского морализма), он советовал рассматривать каждую ситуацию по отдельности. Государь должен быть готов использовать свою виртуозность (virtù) – понимаемую здесь как политическое мастерство – в зависимости от необходимости и возможности. Так, два разных и нравственно противоречащих друг другу действия могут быть оправданы в зависимости от обстоятельств [299].

Интервенции продолжают наследие макиавеллистского occasione, поскольку они используют беспорядок и нестабильность, выбирают наиболее подходящий момент и вклиниваются в ситуацию. (Как пишет Бругера: «Политический момент – это окно, которое быстро распахивается и также быстро закрывается; пространство, в которое нужно стремительно попасть, пока политические решения еще не зафиксированы, не реализованы и не приняты культурой».) Вдобавок, для интервенций характерна и некоторая аморальность: цель оправдывает средства. Вместо благих и примирительных жестов интервенционисты предпочитают провокацию, подрыв, внимание и полемику.

Проблема «подходящего момента» для политических действий волновала революционных мыслителей на протяжении всего ХХ века. Согласно классической марксистской теории, для совершения революции необходимы «подходящие» условия, а именно готовность пролетариата (по формулировке Ленина, когда верхи не могут управлять по-старому, а низы не хотят жить по-старому) [300]. После Кубинской революции 1959 года идея ожидания этих предпосылок была опровергнута концепцией партизанской войны и фокизма. Концепция фокизма, разработанная французским интеллектуалом и государственным чиновником Режисом Дебре в своей нашумевшей книге Революция в революции (1967), выдвинула идею о том, что небольшие, быстро перемещающиеся военизированные ячейки могут стать центром (или очагом – исп. foco) политического недовольства и возглавить восстание [301]. Теория «фоко», как и партизанская война, противостоит пассивности в ожидании подходящего революционного момента. Возможность – это не просто момент, которым нужно воспользоваться; ее можно создать смелым и дерзким авангардом.

Уделяя особое внимание политическому моменту, интервенции создают новую модель художественной виртуозности. В ее основе – не формальные навыки и технические достижения традиционного обучения изобразительному искусству, а способность пользоваться временем как приемом, позволяющим уловить и изменить общественное восприятие. Политики постоянно используют время для манипулирования общественным мнением, что сатирически показано в таких телесериалах, как Гуща событий (The Thick of It; Великобритания, 2005–2012) и Вице-президент (Veep; США, 2012–2019) [302]. Политика в этих сериалах заключается в управлении мнением прессы и массовым аффектом, чем в реализации последовательной идеологической программы; государственная политика дрейфует среди попыток лучше предстать в СМИ и, соответственно, в глазах общественности. Когда имеет для сказанного не меньшее значение, чем что́. Этим же могут пользоваться и художники: чтобы разглядеть окно возможностей, нужны способности; чтобы сформулировать высказывание, нужна изобретательность; чтобы импровизировать, нужна смелость. Художник должен использовать лазейки и рисковать. Иногда нет времени на осмысление, момент не будет ждать – нужно ухватиться за возможность и донести идею до общественности.

Но как мы можем оценить эффективность интервенции? Ясно одно: речь не идет об умении решать проблемы или добиваться ощутимых перемен – в отличие от политики и активизма, где эти критерии успеха, вероятно, являются основными. Интервенции призваны быстро выразить позицию по какому-то вопросу, привлечь внимание, поджечь бунтарский менталитет (и восхищение им), но не становиться объектом для размышлений или прямым инструментом перемен. Лучше оценивать интервенции по их способности направлять и проблематизировать общественное настроение. В идеале интервенция должна захватить внимание публики и вызвать дискуссию не только в мире искусства, но и среди широкой аудитории, включая представителей власти. От обычного активизма она отличается тем, что конечная цель (помимо привлечения внимания к проблеме) может быть неопределенной: сам жест имеет бо́льшее значение, чем его последствия. Беспорядки, дебаты и протесты – всё это может обернуться неоднозначностью или политическим тупиком, а интервенция – это спринт, не марафон. Необходимость действовать быстро и воспользоваться моментом оставляет мало времени на обдумывание возможных результатов.

Интервенции и социальные сети

Прояснить это различие помогут некоторые конкретные примеры, выявляющие специфические отношения между соцсетями и интервенциями в XXI веке. С появлением Веб 2.0 интервенции стали объектом более широких и сложных сетей распространения, чем в предыдущие десятилетия. Двойственность, характерная для интервенций прошлого (физический жест и виртуальное распространение