Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

папские государства от угрозы окружения. Он напоминал императорам, что именно папа «перевел» imperium или императорскую власть от греков к франкам; что Карл Великий стал императором только благодаря папскому помазанию и коронации; и что то, что папы дали, они могут отнять. Один византийский посетитель Рима назвал Иннокентия «преемником не Петра, а Константина».125

Он пресекал все попытки светских властей обложить христианское духовенство налогами без папского согласия. Он выделял папские средства для нуждающихся священников и трудился над повышением уровня образования духовенства. Он повысил социальный статус духовенства, определив Церковь не как всех верующих христиан, а как все христианское духовенство. Он осудил поглощение епископатом или монастырем приходской десятины за счет приходского священника.126 Для исправления монашеской распущенности он приказал регулярно наблюдать и посещать монастыри и обители. Его законодательство упорядочило сложные отношения духовенства и мирян, священника и епископа, епископа и папы. Он превратил папскую курию в эффективный советник, администратор и судья; она стала самым компетентным органом управления своего времени, а ее методы и терминология помогли сформировать искусство и технику дипломатии. Сам Иннокентий был, вероятно, лучшим юристом эпохи, способным найти правовую поддержку в логике и прецедентах для любого принятого им решения. Юристы и ученые люди часто посещали «консисторию», где он председательствовал над кардиналами в качестве высшего церковного суда, чтобы получить пользу от его обсуждений и решений по вопросам гражданского или канонического права. Некоторые называли его Pater iuris, Отец Закона;127 другие, в шутку, называли его Соломоном III.128

В своем последнем триумфе в качестве законодателя и Папы Римского он председательствовал в 1215 году на Четвертом Латеранском соборе, проходившем в церкви Святого Иоанна Латеранского в Риме. На этот двенадцатый экуменический собор съехались 1500 аббатов, епископов, архиепископов и других прелатов, а также полномочные представители всех важных государств объединенного христианства. Вступительная речь Папы была смелым признанием и вызовом: «Развращение народа имеет своим главным источником духовенство. Отсюда проистекают все беды христианства: вера гибнет, религия уродуется… справедливость попирается ногами, еретики множатся, раскольники ободряются, безбожники крепнут, сарацины торжествуют».129 Собравшаяся сила и интеллект Церкви позволили одному человеку полностью доминировать над собой. Его суждения стали постановлениями Собора. Он позволил ему заново определить основные догматы Церкви; теперь впервые было официально определено учение о транссубстанциации. Он принял его декреты, требующие ношения отличительного знака нехристианами в христианских землях. Она с энтузиазмом откликнулась на его призыв к войне против еретиков-альбигойцев. Но она также последовала его примеру, признав недостатки Церкви. Он осудил торговлю фальшивыми реликвиями. Он сурово порицал «неосмотрительные и излишние индульгенции, которые некоторые прелаты… не боятся предоставлять, в результате чего Ключи Церкви становятся презренными, а удовлетворение от покаяния лишается своей силы».130 В нем была предпринята далеко идущая реформа монашеской жизни. Он осуждал пьянство, безнравственность и тайные браки и принимал энергичные меры против них; но он осудил альбигойское утверждение, что все сексуальные отношения греховны. По своему составу, масштабам и последствиям Четвертый Латеранский собор был самым важным собранием Церкви со времен Никейского собора.

С этой вершины своей карьеры Иннокентий стремительно шел к ранней смерти. Он так неустанно занимался управлением и расширением своей должности, что в пятьдесят пять лет был истощен. «У меня нет досуга, — скорбел он, — чтобы размышлять о сверхъестественных вещах. Я едва могу дышать. Я так много должен жить для других, что почти стал чужим для самого себя».131 Возможно, в последний год своей жизни он мог оглянуться на свою работу и оценить ее более объективно, чем в пылу борьбы. Крестовые походы, организованные им для отвоевания Палестины, потерпели неудачу; единственным успешным после его смерти стало свирепое истребление альбигойцев на юге Франции. Он завоевал восхищение современников, но не любовь, как Григорий I или Лев IX. Некоторые церковники жаловались, что в нем слишком много короля и слишком мало священника; святой Лютгардис считал, что ему лишь с небольшим отрывом удалось избежать ада;132 А сама Церковь, хотя и гордилась его гением и была благодарна за его труды, воздержалась от его канонизации, которой она удостаивала менее значительных и более щепетильных людей.

Но мы не должны отказывать ему в заслуге в том, что он вознес Церковь на ее величайшую высоту и приблизился к осуществлению ее мечты о нравственном мире-государстве. Он был самым выдающимся государственным деятелем своей эпохи. Он преследовал свои цели с дальновидностью, преданностью, гибким упорством и невероятной энергией. Когда он умер (1216 г.), Церковь достигла такого уровня организации, великолепия, известности и могущества, какого она никогда не знала прежде, и лишь изредка и ненадолго будет знать вновь.

Гонорий III (1216-27) не занимает высокого места в жестоких анналах истории, потому что он был слишком мягок, чтобы энергично вести войну между империей и папством. Григорий IX (1227-41), хотя ему было восемьдесят, когда он стал папой, вел эту войну с почти фанатичным упорством; сражался с Фридрихом II так успешно, что отсрочил Возрождение на сто лет; организовал инквизицию. И все же он был человеком несомненной искренности и героической преданности, защищавшим то, что казалось ему самым ценным достоянием человечества — его рожденную Христом веру. Он не мог быть жестоким человеком, который, будучи кардиналом, защищал и мудро направлял, возможно, еретичного Франциска. Иннокентий IV (1243-54) уничтожил Фридриха II и санкционировал применение пыток инквизицией.133 Он был хорошим покровителем философии, помогал университетам и основал школы права. Александр IV (1254-61 гг.) был человеком мира, добрым, милосердным и справедливым, который «поразил мир своей свободой от деспотизма»;134 Он осуждал военные качества своих предшественников,135 предпочитая благочестие политике, и «умер с разбитым сердцем», — говорит францисканский хронист, — «ежедневно наблюдая ужасные и усиливающиеся распри между христианами».136 Климент IV (1265-8) вернулся к войне, организовал поражение Манфреда, погубил династию Гогенштауфенов и императорскую Германию. Взятие Константинополя греками грозило положить конец согласию между греческой и римской церковью; но Григорий X (1271-6) заслужил благодарность Михаила Палеолога, отказавшись от амбиций Карла Анжуйского завоевать Византию, восстановленный греческий император подчинил Восточную церковь Риму, и папство снова стало верховным.

VIII. ФИНАНСЫ ЦЕРКВИ

Церковь, которая фактически являлась европейским супергосударством, занималась вопросами богослужения, морали, образования, браков, войн, крестовых походов, смертей и завещаний населения половины континента, активно участвовала в управлении светскими делами и возводила самые дорогие сооружения в средневековой истории, могла поддерживать свои