Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

К середине двенадцатого века города Западной Европы были переполнены еретическими сектами; «города, — говорил один епископ в 1190 году, — наполнены этими лжепророками»;7 В одном только Милане было семнадцать новых религий. Ведущими еретиками там были патарины, названные так, очевидно, от Патарии, бедного квартала города. Движение, по-видимому, началось как протест против богатых; оно перешло в антиклерикализм, осуждало симонию, богатство, браки и наложничество духовенства и предлагало, по словам одного из лидеров, «конфисковать богатства духовенства, выставить их имущество на аукцион; если они будут сопротивляться, пусть их дома будут отданы на разграбление, а сами они и их ублюдки будут изгнаны из города».88 Подобные антиклерикальные партии поднялись в Витербо, Орвието, Вероне, Ферраре, Парме, Пьяченце, Римини…..9 Временами они доминировали в народных собраниях, захватывали городские органы власти и облагали духовенство налогами для оплаты гражданских предприятий.10 Иннокентий III поручил своему легату в Ломбардии потребовать от всех муниципальных чиновников клятвы, что они не будут назначать и принимать на службу еретиков. В 1237 году миланская толпа, «богохульствуя и понося», загрязнила несколько церквей «неуместной мерзостью».11

Самая влиятельная из еретических сект называлась по-разному: катары — от греческого «чистый»; булгары — от балканского происхождения (отсюда и ругательный термин «жупел»); альбигойцы — от французского города Альби, где они были особенно многочисленны. Монпелье, Нарбонна и Марсель стали первыми французскими центрами ереси, возможно, благодаря контактам с мусульманами и евреями, а также благодаря тому, что купцы часто посещали еретические центры в Боснии, Болгарии и Италии. Купцы распространили движение на Тулузу, Орлеан, Суассон, Аррас и Реймс, но Лангедок и Прованс оставались его оплотом. Там французская средневековая цивилизация достигла своего расцвета; великие религии смешались в городской дружбе, женщины были властно красивы, нравы свободны, трубадуры распространяли идеи геев, и, как в Италии Фредерика, Ренессанс был готов начаться. Южная Франция в то время (1200 год) состояла из практически независимых княжеств, слабо связанных теоретической верностью королю Франции. В этом регионе графы Тулузы были крупнейшими лордами, владевшими территориями, более обширными, чем те, которыми непосредственно владел король. Доктрины и практика катаров были отчасти возвращением к первобытным христианским верованиям и устоям, отчасти — смутным воспоминанием об арианской ереси, господствовавшей на юге Франции при вестготах, отчасти — плодом манихейских и других восточных идей. У них было духовенство в черных одеждах — священники и епископы, называемые perfecti, которые при рукоположении давали обет оставить родителей, супругу и детей, посвятить себя «Богу и Евангелию… никогда не прикасаться к женщине, не убивать животное, не есть мяса, яиц, молочных продуктов, ничего, кроме рыбы и овощей».* Верующие» (crecientes) были последователями, которые обещали дать эти обеты позже; им разрешалось пока есть мясо и жениться, но они должны были отречься от католической церкви, продвигаться к «совершенной» жизни и приветствовать любого из perfecti тройным и благоговейным поклоном.

Теология катаров манихейски делила космос на Добро, Бога, Дух, Небеса; и Зло, Сатану, Материю, материальную вселенную. Сатана, а не Бог, создал видимый мир. Вся материя считалась злом, включая крест, на котором умер Христос, и освященное Воплощение Евхаристии; Христос говорил лишь образно, когда сказал о хлебе: «Сие есть Тело Мое».13 Всякая плоть была материей, и всякий контакт с ней был нечист; все сексуальные контакты были греховными; грех Адама и Евы заключался в соитии.14 Оппоненты описывают альбигойцев как отвергающих таинства, мессу, почитание образов, Троицу и рождение Девы Марии; Христос был ангелом, но не одним с Богом. Они отвергали (как нам говорят) институт частной собственности и стремились к равенству благ.15 Они сделали Нагорную проповедь сутью своей этики. Их учили любить своих врагов, заботиться о больных и бедных, никогда не сквернословить, всегда сохранять мир; сила никогда не была моральной, даже против неверных; смертная казнь была смертным преступлением; нужно было спокойно верить, что в конце концов Бог победит зло, не прибегая к злым средствам.16 В этой теологии не было ни ада, ни чистилища; каждая душа будет спасена, хотя и после многих очистительных переселений. Чтобы попасть в рай, нужно было умереть в состоянии чистоты, а для этого необходимо было принять от катарского священника consolamentum, последнее таинство, полностью очищающее душу от греха. Верующие катары (как и некоторые ранние христиане в случае с крещением) откладывали это таинство до последней болезни, которую они считали последней. Те, кто выздоравливал, рисковали приобрести новую нечистоту и умереть без consolamentum; поэтому выздороветь после его принятия было большим несчастьем; обвиняют, что альбигойские священники, чтобы предотвратить это несчастье, убеждали многих выздоравливающих пациентов уморить себя голодом до рая. Иногда, как нас уверяют, они доводили дело до конца, удушая пациента с его согласия.17

Церковь могла бы позволить этой секте умереть от собственного самоубийства, если бы катары не занялись активной критикой Церкви. Они отрицали, что Церковь — это Церковь Христова; святой Петр никогда не приходил в Рим и не основывал папства; папы были преемниками императоров, а не апостолов. Христу негде было приклонить голову, а папа живет во дворце; Христос был без имущества и без гроша в кармане, а христианские прелаты богаты; конечно же, говорили катары, эти властные архиепископы и епископы, эти мирские священники, эти жирные монахи — это фарисеи древности, возвращенные к жизни! Римская церковь, были уверены они, была вавилонской блудницей, духовенство — синагогой сатаны, папа — антихристом.18 Они осуждали проповедников крестовых походов как убийц.19 Многие из них смеялись над индульгенциями и реликвиями. Одна группа, как утверждается, сделала образ Богородицы, уродливый, одноглазый и обезображенный, притворилась, что творит с ним чудеса, добилась широкого доверия к этому самозванству, а затем раскрыла мистификацию.20 Многие взгляды катаров были распространены на крыльях песен трубадурами, которые возмущались этикой Христа, не вполне принимая этику новой секты; все ведущие трубадуры, кроме двух, считались на стороне альбигойцев; эти трубадуры высмеивали паломников, исповедь, святую воду, крест; они называли церкви «притонами воров», а католические священники казались им «предателями, лжецами и лицемерами».21

Некоторое время катары пользовались широкой веротерпимостью со стороны церковных и светских властей южной Франции. По всей видимости, людям было позволено свободно выбирать между старой и новой религией.22 Между католическими и катарскими теологами проводились публичные диспуты; один из них состоялся в Каркассоне в присутствии папского легата и короля Педро II Арагонского (1204). В 1167 году различные ветви катаров провели совет своего духовенства, на котором присутствовали представители нескольких стран; на нем обсуждались и регулировались