Земляки - Павел Александрович Гельбак

№ 2882 по всему внутреннему фронту от Самары и до Владивостока всем командующим частями, действовавшими против словаков. Телеграмма эта следующего содержания: «Повернуть эшелон, движущийся на восток, и перейти в наступление к Волге».

Далее он дал приказ всем войскам двинуться на Вятку, Саратов, Балашов и на Москву через Пензу.

Вместе с тем, указывая в своих приказах, будто германские войска перешли в наступление в районе Орши, Муравьев отдал распоряжение наступать против германцев.

Все эти приказы, если бы они были исполнены, неизбежно привели бы к тому, что советские войска были бы уведены с Волги и чехословацким отрядам открыта дорога в глубь России. Переход в наступление против Германии без всякого основания и повода для этого (указание Муравьева на то, будто бы немцы сами перешли в наступление в районе Орши, является заведомой провокационной ложью) имел бы своим последствием вовлечение нас в новую войну.

Однако, будучи вовремя оповещены об измене Муравьева, ни одна воинская часть, ни один солдат Рабоче-Крестьянской армии не последовал за ним.

Тогда Муравьев явился в Симбирский Совет и пытался склонить его на свою сторону, призывая рабочих порвать в большевиками и пойти за ЦК партии левых эсеров в его мятеже против Всероссийского съезда Советов.

Но здесь Муравьев получил решительный, полный негодования отпор. По-видимому, с Муравьевым была небольшая группа его единомышленников. Вопрос этот не выяснен. Полученные донесения говорят о перестрелке, в результате которой было ранено несколько членов Симбирского Совета. Видя полную неудачу в своей попытке склонить к измене и мятежу солдат Рабоче-Крестьянской армии и трудящиеся массы, видя полное крушение своего плана, Муравьев покончил с собой выстрелом в висок.

Наше положение на фронте не изменилось. Руководство операциями против чехословаков временно приняли на себя т.т. Мехоношин и Благонравов.

Войска продолжают наступление против чехословаков с прежним успехом. По имеющимся сведениям, Ставрополь взят нашими войсками».

Неточная информация газеты вызвала много кривотолков, породила новые легенды. Стремясь восстановить правду, взялся за перо один из главных участников событий той июльской ночи в Симбирске Иосиф Варейкис. Он рассказал о подробностях, которых не знали журналисты, армейские работники, писавшие в ту пору о муравьевщине. Поэтому нам остается лишь переписать хранящиеся в архиве записки Иосифа Михайловича и предложить их вниманию читателей этой повести.

«Об убийстве Муравьева, — начал свои воспоминания Варейкис, — ходит много вымышленных, неверных сказок и небылиц, которые, попадая в печать, и отчасти даже правительственные сообщения, совершенно исказили действительную картину убийства.

Первоначально было сообщено, что «Муравьев покончил самоубийством». Слишком много «романтики» для него. Совершенно неосновательный повод окружить его имя некоторым ореолом благородства.

На мою долю в ту ночь (при другом исходе, быть может, последнюю для многих из нас) выпала задача руководить арестом Муравьева и агитацией в частях, увлеченных им. Поэтому я постараюсь осветить всю эту короткую историю авантюры Муравьева в истинном свете».

Дальше в записке Иосиф Михайлович рассказывает о прибытии Муравьева на пароходе «Межень» со свитой и тысячей красноармейцев в Симбирск, о захвате почты, телеграфа, банка, о бесчинствах мятежников. О мерах, принятых большевистской фракцией губисполкома и о том, что произошло позднее, когда Муравьев и другие левые эсеры согласились прийти в «Смольный», чтобы, как они думали, принять капитуляцию большевиков.

«Приступили к организации ареста, — пишет Варейкис. — Члены фракции большевиков предложили мне руководить этой операцией. Прежде всего встал вопрос, как организовать надежную вооруженную силу, хотя бы человек в пятьдесят, которые могли бы в случае необходимости пожертвовать собой. Ясно, что, кроме латышей, другой вооруженной силы не найти. Но вместе с тем я заявил, что необходимы люди и из других отрядов, чтобы даже в случае неудачи не одни латыши оказались вовлеченными в борьбу на нашей стороне. Решили выделить по десять человек из бронированного отряда и из Московского, хотя последний оказался настолько революционным, что не было ни одного красноармейца, который не принял бы участия или в агитации, или в охране Совета.

Всего набралось приблизительно 120 человек. Решили устроить засаду в двух соседних комнатах (№ 5 и № 3), а в комнате № 4 должен был заседать исполком. Потушили электричество. Я приказал немедленно коменданту тов. Спирину открыть кладовую и передать Московскому отряду пулеметы. Их расставили в комнатах, где находилась засада, и в зале, через который проходили в комнату заседаний исполкома. Решили, что если Муравьев явится на заседание хотя бы с полсотней человек, все равно открыть пулеметную стрельбу, но не дать возможности выйти из комнаты живым Муравьеву и его банде.

Иванов, левый эсер, по-видимому, узнал про засаду и предложил перейти в другую комнату. Но я, чтобы избежать этого, просто объявил собрание открытым. Таким образом, вопрос разрешился, мы остались в необходимой для нашей цели комнате.

Сделав некоторое вступление, я предоставил слово Муравьеву. Я не буду писать о том, что говорилось на этом заседании. Скажу только, что левые эсеры «закатили» такую декларацию, что во время российского соглашательства правые эсеры и то выносили более ясные и более «революционные» декларации. Наша фракция… дала Муравьеву и фракции эсеров достойный отпор, называя его авантюристом и шулером. Муравьев нервничал, кусал губы. В заключительной своей речи я в резкой форме заявил, что «мы не за вас, а мы против вас».

Фракция левых эсеров, встретив такое сопротивление со стороны нашей фракции, потребовала перерыва. По-видимому, они догадывались, что наша фракция что-то замышляет, готовит для них неожиданный сюрприз.

Надо несколько слов сказать о том, что происходило во время заседания за дверью, в отряде, которому было поручено арестовать Муравьева.

Лишь только Муравьев вошел в комнату и закрылась дверь, как отряд немедленно вышел из засады и окружил комнату за дверью, которая до половины была закрыта газетой, чтобы из комнаты заседания не видно было, что происходит в зале. На дверь были направлены пулеметы, полукругом расположилось 100 или 120 вооруженных людей.

Во время заседания за дверью частенько шумели. Меня стали вызывать в отряд. Открывают дверь и машут рукой. Мне несколько раз приходилось покидать место председателя и идти успокаивать.

Муравьев начал смутно догадываться, что что-то готовится. В один из таких наиболее шумных моментов вышел левый эсер Иванов, командующий Симбирской группой войск. С его появлением еще больше поднялся шум. Он вернулся бледный и попросил, чтобы я вышел и успокоил бойцов. Когда я вышел, то оказалось, что был разоружен адъютант Муравьева. Адъютант подошел ко мне и попросил возвратить ему оружие. Я ответил: «Мы сейчас,