Беженцы - Боб Мур

в ловушке Третьего рейха к осени 1938 года. В целом это дополнило набор мер, сделавших эмиграцию практически невозможной для евреев к моменту ноябрьского погрома: усиление нацистского разграбления и ускорение обнищания делали этих беженцев все менее привлекательными для принимающих стран. Штамп «J» в конечном счете заклеймил их позором, лишив шансов проскользнуть через границу неопознанными. На основе документов швейцарских посольств можно восстановить истории немецких евреев в изгнании. Как только новые правила вступили в силу, швейцарское представительство в Париже, например, сделало штамп «J» обязательным условием для получения визы и напомнило заявителям о необходимости поставить отметку в паспорте в германском посольстве. Обычно если немецкие евреи могли предоставить вид на жительство и билеты в другие страны, им выдавалась краткосрочная въездная виза в Швейцарию. В особых случаях, однако, заявления необходимо было подавать в Федеральную полицию по делам иностранцев в Берне. Это ведомство давало разрешение на въезд только на очень строгих условиях, если было уверено, что посетители вскоре покинут страну. Но штамп «J» также стал и инструментом экономического протекционизма. Он позволял иммиграционным властям в сотрудничестве с частными бизнес-ассоциациями не пускать в страну одну категорию иностранных конкурентов: еврейских бизнесменов, которым удалось восстановить свои компании за границей после бегства из Германии. В худшем случае, если они зависели от деловых контактов в Швейцарии, отказ в визе мог разрушить их существование. Для беженцев банкротство не только означало экономический крах, долги и потерю дохода, но и могло привести к аннулированию вида на жительство и в конечном счете к высылке из страны изгнания, особенно если они становились иждивенцами. В этот момент швейцарская политика все больше вредила людям, которые даже не просили убежища в Швейцарии и, возможно, не имели никаких других связей с этой страной, кроме штампа в паспорте, который отчасти был швейцарским изобретением.

Заключение

«Полиция по делам иностранцев <…> хотя и занимается отдельными делами ежедневно, всегда должна следить за событиями, которые происходят на годы и десятилетия вперед. В 1933 году еврейская эмиграция из Германии застала их врасплох. Но это событие не помешало им выполнять свою работу. Федеральный совет дал им четкий приказ противостоять стремлению эмигрантов к оседлости», – весной 1939 года, оглядываясь на прошедшие шесть лет, Генрих Ротмунд считал, что находится в ситуации, когда может гордиться достижениями своего ведомства. Несмотря на тревожные события за рубежом, он придерживался своей миссии и отбивал волну беженцев за волной. Статистика подтверждает его очевидный успех. За время его руководства в Швейцарии постоянно сокращалось число иностранцев. После того как в 1910 году доля иностранцев достигла почти 15 % от общей численности населения, она снизилась до 8,7 % в 1930 году и 5,2 % в 1941 году. Натурализация не способствовала этому снижению, поскольку наряду с ограничениями в иммиграционной политике были усложнены условия получения гражданства, а евреи подвергались дополнительной дискриминации, например из-за более длительного срока проживания по сравнению с другими кандидатами.

На протяжении всего рассматриваемого периода иммиграционная политика определяла судьбу беженцев. Поэтому наиболее яркой чертой довоенной политики Швейцарии в области предоставления убежища было постоянство принципов, целей и методов. Швейцарские власти не приветствовали тех, кто в первую очередь бежал от нацистских преследований. Независимо от того, что происходило за границей, гуманитарная политика оставалась полицейским делом, за которым тщательно следили Ротмунд и его сотрудники. Этот институциональный выбор не был случайным, он отражал глубоко укоренившиеся представления, разделяемые политиками, бюрократами и широкой общественностью. Для них беженцы были подозрительны. Они представляли собой источник непостижимых опасностей, которые варьировались от подрыва политического строя Швейцарии до подрыва нравственных устоев и распространения заразных болезней. Короче говоря, просители убежища рассматривались не как люди, нуждающиеся в защите, а как нежелательные иностранцы.

Очевидно, полицейский подход не позволял лицам, принимающим решения, осознать человеческие последствия событий за рубежом, а также своих собственных действий. Более того, их отдаленное положение было таково, что беды беженцев представлялись слишком абстрактными, если сопоставить их с предполагаемыми политическими и финансовыми издержками политики открытых дверей. Весной 1939 года кантональное правительство Базеля жаловалось, что федеральные власти не понимают, какое напряжение ложится на людей, которые должны выполнять их приказы. Последние, писали они, «вынуждены каждый день выслушивать жалобы и просьбы этих несчастных эмигрантов. Ни один чиновник не может полностью избежать такого влияния, и в конце концов, не представляется желательным, чтобы он подавлял все свои эмоции». В чрезвычайных обстоятельствах, сложившихся после марта 1938 года, повседневная практика выполнения инструкций и предписаний уже не напоминала рутину, а ставила чиновников, которым было поручено отказывать или принимать беженцев, перед необходимостью принимать критические решения. Таким образом, на уровне дискурса и принятия официальных решений до начала Второй мировой войны преобладала сложная и разрозненная практика, хотя федеральные власти постоянно ограничивали возможности кантонов для маневра. Однако такое разнообразие часто плохо документируется, если только речь не идет о крайних случаях бесчеловечности или неповиновения из гуманитарных побуждений. В итоге это затрудняет составление окончательной картины довоенной политики Швейцарии в отношении беженцев и ее результатов.

«И снова меня охватило удивительное чувство надежды», – вспоминал австрийский коммунист Карл Шиффер о своем визите в швейцарское консульство в Брегенце в конце лета 1938 года. Все его предыдущие попытки попасть в Швейцарию до сих пор оставались тщетными. Но после рассказа о том, что пришлось пережить в Вене, «он увидел, что швейцарский чиновник поверил ему». В нарушение своих инструкций чиновник выдал ему транзитную визу и сказал: «Давайте просто попробуем».

Глава I.5

1930-е годы: конец латиноамериканской политики открытых дверей

Патрик фон цур Мюлен

Политические и еврейские беженцы из Германии стали рассматривать страны Латинской Америки в качестве возможного убежища и поселения только в последние годы 1930-х годов. В 1933 году большинство людей, спасавшихся от нацистов, предпочли остаться поблизости в государствах Западной Европы, прежде всего потому, что надеялись на улучшение условий в Германии или на крушение гитлеровского режима, что позволит им вернуться на родину. Однако сохранение все более жестокой политической системы и все более агрессивная внешняя политика после 1935 года привели к ограничениям на иммиграцию и предоставление убежища в прилегающих странах и снижению готовности международного сообщества терпимо относиться к растущему числу беженцев. В результате страны на периферии европейского континента и за границей приобретали все большее значение для изгнанников и беглецов. В этом контексте решающим стал 1938 год, когда после аннексии Австрии, присоединения Судетской области и заметно более радикальной антисемитской политики рейха начался массовый исход преимущественно еврейских беженцев как из Германии, так и