Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

лошадь. Через некоторое время одумываюсь: говорят, люди быстро меняются, нет, не меняются – портятся. Впопыхах я уехал, даже совета спросить не успел, да и не у кого спросить-то, если честно: и Никитин, и Панфилов давно в деревне, на куриных желудочках жир нагуливают… Примерно на полпути я окончательно прозреваю. Глядя на заросшие сорняком поля, мрачнею, скрип тележных колёс раздражает, действует угнетающе, даже трелям жаворонков я не рад. Добираемся до Бегишева. В своё время народ здесь жил в достатке. Умудрялись даже арбузы выращивать. Шариф Камал приезжал сюда погостить, попировать.

Колхоз «Вперёд», председателя зовут Ярулла, крестьянин зрелых лет, ближе к преклонному возрасту. Местные кличут его Мыек (Усач).

Прежде чем вникнуть в дела, полномочному представителю по чину полагается вселиться в служебную квартиру. Совсем другой статус, можно и возликовать: ага, в этот-то раз вы меня мучить не сможете! Измождённый, потрёпанный, заезженный Ярулла-агай, грустно посмотрев на меня, хотел было обратиться к тётушке, охраняющей бак с водой в углу, но, передумав, устало машет рукой и уводит меня. Сам лично устраивает меня на квартиру. Вот это уровень! Вот это, я понимаю, почёт!

Бегло познакомлю с хозяевами квартиры. Глава семейства Леонид Макарович Герасимов – мой земляк, один из Верхне-Багряжских соседей, работает в Бегишеве фельдшером. Его жена Александра Михайловна Ямашева – учительница. Леонид – третий сын Макар-дэдэя, с детства отличавшийся непреклонной, гордой осанкой, в разговоре никогда не смотревший в глаза собеседнику, а куда-то в сторону или «за», в одному ему известную точку. Страннейший человек, никогда не выходящий из себя, руки всегда держащий по швам, словно они намертво приклеены к телу. К примеру, в клубе в самом разгаре игрища. Школа в те годы на подъёме, парней и девушек в избытке. У Леонида пора возмужания. Парень из бедной, многодетной семьи, и одежда на нём не ахти какая, но он же гордый, ему хочется первенства! Учительница из Нижнего села Катя – вся такая округлая, красивая – тоже здесь, и её младшая сестра среди девушек. Разорвав узкий подол, полуголая, лихо отплясывает Катя. Несколько парней проходу ей не дают, по очереди приглашают потанцевать. Леонид не танцует, разве будет он размениваться, возиться со всякой мелкотой, боже упаси! Один раз, проходя мимо меня, он спросил: «Есть у тебя карандаш?» Как на грех, я – такой же гордец, как и Леонид, – поэт, имеющий привычку прямо посреди игрищ записывать в самодельную тетрадку размером со спичечный коробок пару новых строк, даю ему карандаш. Леонид, вынув из нагрудного кармана блокнот, записывает в него крупными буквами всего два слова: «Среди врагов». Эти великие слова, не по годам зрелое тело Леонида, горделивый вид, таинственный взгляд, по которому никто ни о чём не мог догадаться, покорили меня. Бедный крестьянский сын Леонид превратился в моих глазах в сказочного героя, в батыра, достойного упоминания в народных легендах… Пока я отчаянно блуждал в поисках истины и справедливости, Леонид успел выучиться, получить профессию и жениться. И его жена – Александра Михайловна Ямашева, одна из тех светлых личностей, которые непосредственно повлияли на мою судьбу, сделали из меня писателя! Очаровавшая меня красивым голосом соловушка, украсившая мою молодость новыми, прежде не слышанными песнями, научившая меня страстно чувствовать и горячо переживать! Учительница, моя великая учительница, заменившая мне в этом глухом селе и оперный театр, и концертный зал, и симфонический оркестр, выпестовавшая в своих ладонях мою беспокойную, горячую, живущую ожиданием любви душу, приведшая меня в мир поэзии и татарской культуры. Ляля, Шамсекамар, Галиябану… Я помню каждый сыгранный ею спектакль, каждую старинную песню. Кряшенскую песню! Её неповторимый голос до сих пор звучит во мне, согревает сердце. И сегодня, когда я слышу пение Нафисы Василовой73, в груди пробегают волны сладкой грусти: «Это же её голос!»… Где мои письма, которые я писал ей в молодости?.. Взошли ли, распустились ли цветы из пролитых мной слёз вдоль дорог, которыми ты ходила когда-то?

Начало лета сорок седьмого. Бегишево… Старинное татарское село. Свидетели твоей древности покоятся под безымянными могильными холмиками. Была ли у тебя когда-нибудь столь же жуткая, губительная, жалкая, нищенская пора?! Судьба опять столкнула меня с повальным голодом и нуждой. Нищета, её тошнотворный запах, не вмещаясь в дома и дворы, вытек на улицы. Ни у кого нет ничего съестного, не то что богатства. Колхоз должен заготавливать корма, силос. А на работу никто не выходит. Вместе с Яруллой обходим село, заглядывая в каждый дом. К кому ни зайди, всюду опухшие от голода, хмурые люди, одетые в рваньё дети. Они не играют, не шалят, сидят по тёмным углам с отупелым видом. В казанке варится похлёбка из молодых картофельных листьев вперемешку со съедобными сорняками. Их не пугает едкий кислый запах, источающийся из булькающего, кипящего котла, лишь бы суп варился, да побыстрее, чтобы было чем обмануть вечно голодный желудок. Похлёбка наконец-то водружается на стол, распространяя едкую вонь по всему дому… Улицы пусты, ни собак на них не встретишь, ни квохчущих куриц. Вся надежда лишь на курчавые молодые побеги картофельной ботвы. А ведь матери ещё нужно на ферму, к истощённым бурёнкам да телятам идти. А уходить-то ей от голодных детей не хочется. Когда мама дома, то и жизнь не такой безнадёжной кажется! Ярулла-агай, стараясь не нарушать тишины, бесшумно входит в дом, ругает хозяйку, пытается уговаривать, но до моих ушей, до оглушённого голодом сознания его слова не доходят. Я хочу поддержать несчастную женщину, успокоить её, но слова затыкаются в горле, я сажусь на боковые нары и утвердительно покачиваю головой в такт председательской «проповеди». На какую силу, интересно, надеялся Ярулла-агай, во что верил?! Получив согласие женщины выйти на работу, он ведёт меня в следующий дом. А там такая же история. Правда, пара тощих, облезлых, полинявших от голода куриц на этом дворе всё-таки обнаружилась. Доходяги, зарывшись в прелой соломе, стеснялись показываться на глаза. Никто не жалуется на бедственное положение, всё наглядно и без слов, повсюду царит голод. У Мыек Яруллы одно лишь утешение для всех приготовлено: «Вот что скажу вам, родные мои, на косогоре зреет рожь. Кто-нибудь из вас ходил в сторону Средних Пинячей? Алла боерса, в эти дни подготовим запруду. Молотилку уже привели в порядок. С первого же обмолота каждому выделим немного зерна, иншалла». Я стараюсь не попадаться ему на глаза, потому что он врёт, хитрит, пытается обманом вселить силы и надежду в односельчан. Ну а как поступить бедолаге-старику, коли угораздило родиться в стране,