Мифы Западной Сибири. От Оби и Алтайских гор до Старика-филина и Золотой бабы - Татьяна Владимировна Муравьева

Прошло время, и родила она сына. Обрадовался Солда: «Теперь даже если я помру, останется он вместо меня!» Мать туго спеленала младенца, уложила в колыбель, обвязала ремнями, закрепила ремни железными кольцами. Да только младенец оказался беспокойным, плачет день и ночь. Говорит жена Солде: «Может быть, у него что-то болит?» Отвечает Солда: «Откуда же мне знать? Я не шаман и не лекарь». И вдруг младенец завозился в колыбели так, что она затрещала, лопнули ремни, отскочили железные кольца, размотались пеленки. Выпростал младенец руки и тут же перестал плакать. Говорит Солда: «Он плакал оттого, что ты слишком туго его спеленала. Однако какая у него большая сила, вырастет – богатырем будет». А младенец вдруг сел в колыбели и сказал: «Матушка, сшей мне парку и бакари». Удивились родители: только что родился, а уже говорит. Мать ответила: «Зачем тебе одежда? Ведь ты еще ходить не умеешь!» Но Солда возразил: «У нас один сын, не надо ему перечить».

Могила в лесотундре. Дудинская экспедиция Восточно-Сибирского Госземтреста. 1931 г.

КГАУК «Красноярский краевой краеведческий музей»

Села жена за шитье, а Солда вышел из чума, поднялся на сопку. Как раз подошло время встречать небесных оленей. Свистнул он, как обычно, спустились с неба олени, пронеслись живой лавиной, разбежались по всей земле.

А Солда присел отдохнуть. Смотрит вниз на свой чум. Вдруг видит: выходит из чума парнишка, в новой парке, в новых бакарях. Думает Солда: «Кто же это такой, откуда он взялся?» А парнишка подошел к нему и говорит: «Батюшка, я твой сын». «Как же так? – спрашивает Солда. – Тебе ведь нет еще трех дней от роду, а ты уже такой большой. Может быть, ты не человек, а бог?» Отвечает парнишка: «Бог или не бог – не знаю, но раз ты, мой отец, Солда, то я тоже Солда и должен тебя слушаться. Скажи, куда мне теперь идти?»

Снял старый Солда рукавицы, посадил сына к себе на колени, обнял его и сказал: «Если не хочешь остаться с нами, иди туда, откуда восходит солнце. Сейчас нас на земле только двое Солда, но, может быть, где-нибудь живут наши родичи, и ты их найдешь. Не пойти мне с тобой, потому что до самой своей смерти должен я оставаться здесь и встречать небесных оленей». Поцеловал он сына в обе щеки, поставил на снег, и пошел тот на восход солнца.

И сказка наша за ним пойдет. А про старого Солду ничего уже больше не будет.

Вот идет молодой Солда, сам не знает куда. Днем идет, ночью спит, утром просыпается и опять идет. Наконец увидел на горке стойбище. Возле чумов сидят люди: один старик, остальные помоложе – и о чем-то толкуют. Подошел Солда, поздоровался, сел рядом. А люди его как будто не видят, продолжают свою беседу. Старик говорит: «Надо ехать в лес, нарубить ельника. Завтра будет благоприятный день, чтобы сделать из него санки для каха». Мужчина помоложе спрашивает: «А ты, дедушка, откуда это знаешь?» Тот отвечает: «Старые люди много чего знают. Может, мне это приснилось».

Встал старик, велел двум своим сыновьям запрячь оленя, и они уехали в лес. Остальные люди разошлись по своим чумам, а Солда остался сидеть, где сидел.

Вечером сыновья старика вернулись, привезли еловые лесины, свалили возле Солды, чуть его не задавили, и ушли в чум спать. Думает Солда: «Почему они меня не замечают? Не человек я, что ли» Оглядел себя – а он и вправду уже не человек, а огромная ель с тремя вершинами.

Утром вышли люди из своих чумов, увидели ель и обрадовались. Старик сказал: «Я же говорил, что сегодня надо сделать санки для бога. Вот он к нам и пришел».

Взялись люди дружно за топоры, вытесали доски, сколотили санки, сделали покрышку. До вечера трудились. Потом закололи семерых оленей, окропили санки кровью, подошли к ели, и старик сказал: «Мы увидели тебя сегодня, но, может, ты пришел к нам уже давно. Мы сейчас уйдем спать, а ты, если хочешь быть нашим богом, заберись в санки и закройся этой дощечкой».

Утром старик проснулся еще до света. Вышел из чума, смотрит – ели нет, а санки закрыты покрышкой. Разбудил он все стойбище и провозгласил: «Радуйтесь, Солда! Теперь у нас есть свой бог!»

Б. О. Долгих замечает: «В родового шайтана как бы перевоплотился чудесно родившийся сын члена погибшей части рода»[65]. Люди-чайки, люди-вороны и люди-лебеди, вероятно, представляют собой тотемных предков отдельных родов.

Небесные светила

Как и все народы мира, энцы почитали солнце и луну. Древнейшие представления о светилах олицетворяют Касе-э – Мать солнца и Ирио-э – Мать луны. В более поздние времена солнце представало в женском обличье, а луна (месяц) – в мужском. Согласно народному поверью солнце солнечными лучами помогает Дя-менюо посылать на землю жизненную силу. Зимой оно прячется от мороза, и тогда наступает полярная ночь, солнечные затмения воспринимались как его временная смерть. Считалось, что в это время на земле умирает особенно много людей.

Ирио-каса («Старик-месяц») – хозяин звезд, которые почитаются его народом. В пятнах на луне энцы видят силуэт шамана Пянтуку, унесенного на небо в наказание за дерзость.

У истока речки Агапы, возле сопки Пурги, стояли в давние времена два стойбища. В каждом был свой шаман. Одного шамана звали Пянтуку, другого – Быкубо.

Вот наступил февраль, кончилась полярная ночь. Солнце стало днем показываться на небе. Пришло время праздника чистого чума[66]. Шаман Быкубо говорит своим людям: «Пошлите кого-нибудь в соседнее стойбище, чтобы сюда позвать Пянтуку. Пусть он придет – мы поставим два чистых чума, вместе шаманить будем. Двоих-то небесные духи лучше услышат».

Т. В. Муравьева. Шаман Пянтуку.

Фото из архива автора

Согласился Пянтуку шаманить вместе с Быкубо. Быстро собрался, взял жену, детей и отправился в соседнее стойбище.

Поставили шаманы два чистых чума, один против другого, в каждом насыпали в передний угол свежего снега. Положили по циновке из тальника, постелили по оленьей шкуре. Все готово, можно шаманить.

Но тут Быкубо говорит Пянтуку: «Подожди немного. Пока мы не сели в передний угол, не взяли в руки свои бубны, давай испытаем свою шаманскую силу – заставим солнце и луну покинуть небо и спуститься к нашим чумам».

Пянтуку говорит: «Нехорошее дело