Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов

Чем ближе подступал день голосования, тем напряжённее становилась борьба. Конкуренты не собирались уступать без боя.

Воронцов начал первым. Его люди методично обрабатывали старших офицеров армии, гвардии и Стрельцов Владимира, пытаясь подкупить. Деньги, должности, земельные наделы — стандартный набор инструментов. Несколько командиров, среди которых совершенно ожидаемым образом оказался старый полковник, купивший должность, поддались. Большинство отказались, но сам факт попыток говорил о серьёзности намерений нового главы рода.

Затем он сменил тактику. Если прямой подкуп не работает — работай на разрушение репутации. Воронцов играл на «чужеродности» маркграфа. Я из Пограничья, не из столицы. Не свой. Деревенщина, пришедший с окраины, чтобы захватить власть. Дескать, какое право имеет человек из глуши командовать древним княжеством?

Абсурд, конечно. Я родился во Владимире, вырос здесь, учился в местной академии. В Угрюмиху попал по приговору, а не по собственной воле, и провёл там всего восемь месяцев. Но на то она и лживая пропаганда, чтобы не иметь ничего общего с правдой. Мой противник играл не на логику, а на эмоции. На предубеждения старой знати против выскочек. На страх перед переменами. И надо признать — играл неплохо.

Слухи множились, как грибы после дождя. Прохор Платонов — жестокий деспот. Убивает пленных без суда и следствия. Казнит людей за малейшее инакомыслие. В Угрюме царит атмосфера страха — любое слово против воеводы оборачивается виселицей.

Воронцов вспоминал реальные казни преступников и предателей в моей Марке. Да, я карал. Да, публично. Но только тех, кто заслужил — людей, кравших продовольствие во время войны, убийц, изменников. Патриарх же рисовал картину мрачного тирана, топящего любое несогласие в крови. Якобы я задушу свободу мысли, превращу княжество в военный лагерь, где все ходят по струнке и боятся открыть рот.

Мастерски выстроенная провокация — правды ровно столько, чтобы не усомнились, а лжи столько, чтобы испугались

Я противодействовал через прессу. Листьев и его «Голос Пограничья» сработали отлично. Независимая газета, чей первый физический номер только готовился к выходу, опубликовала материалы на своей страничке в Эфирнете о реальной жизни в Угрюме — интервью с жителями, описания судебных процессов, статистику преступности. Простые люди рассказывали, как изменилась их жизнь при мне. Безопасность на дорогах. Справедливый суд. Возможность заработать честным трудом.

Кроме того, я дал большое интервью самому Листьеву. Подробно объяснил каждый случай казни, назвал имена казнённых и их преступления. Староста, обворовавший собственных селян и вступившей в сговор с торговцем-убийцей. Пара воров, кравших продовольственные карточки во время осады и ограбивших склад с едой. Бывший каторжник зарезавший жителя Угрюма, чтобы сохранить своё тёмное прошлое в тайне. Агент Владимира, пытавшийся отравить людей на ярмарке из-за чего едва не погиб ребёнок.

Трудно обвинить в тирании человека, который казнит матёрых душегубов и защищает народ. Воронцов пытался представить меня чудовищем, но факты говорили сами за себя.

Кисловский действовал иначе. Бизнесмен до мозга костей, он понимал язык денег лучше всех остальных и очень испугался, что я наладил диалог с Маклаковым. Таможенные рычаги — его главное оружие. Купцы, торгующие с соседними княжествами, зависели от пошлин. Повысить ставку на десять процентов — и прибыль тает на глазах. Понизить на пять — и конкуренты остаются позади.

Кисловский намекал. Тонко, деликатно, но недвусмысленно. Те, кто поддержит Прохора, в случае моего избрания могут столкнуться с «неожиданными» проблемами на таможне. Задержки с оформлением документов. Внезапные проверки грузов. Штрафы за мелкие нарушения, на которые раньше закрывали глаза.

Своим же сторонникам он обещал льготы. Сниженные пошлины. Приоритет в очереди на таможне. Возможность участвовать в выгодных государственных контрактах.

Классическая схема. Кнут и пряник. Заставь бизнесменов выбирать между выгодой и принципами — большинство выберет выгоду.

Я понимал, что противодействовать надо было быстро. Купцы — прагматичный народ. Если они увидят реальную угрозу своим доходам, поддержка испарится, как утренний туман.

Поэтому я встретился с Маклаковым повторно. Глава гильдии был встревожен и опасался, что я не смогу защитить их от давления, пока не стал князем официально.

Я напомнил ему о реальной расстановке сил. Столица уже под моим контролем — армия, гвардия, администрация. Кисловский мог намекать сколько угодно, но реальной власти у него не было. Затем мы утрясли последние детали наших договорённостей.

Главное, что я донёс до главы Первой купеческой гильдии Владимира — я предлагаю прозрачную систему с фиксированными ставками, где никто не сможет выкручивать руки в последний момент. Кисловский же предлагал сохранить старую схему, где всё зависело от личных договорённостей и можно было давить на неугодных через государственные рычаги.

К концу встречи Маклаков успокоился. Давление Кисловского перестало казаться таким страшным, когда рядом стоял человек с реальной властью и готовностью её применить.

Вынырнув из мыслей, я остановился в центре зала, перед массивным княжеским креслом с резными подлокотниками в форме грифонов и произнёс, давая голосу прозвучать в тишине:

— Прежде чем начнётся голосование, нужно раз и навсегда решить один вопрос.

Бояре переглянулись. Кто-то нахмурился. Кто-то выпрямился на скамье.

— Прошедшая неделя стала предметом множества слухов, досужих толков и нападок на мой род и доброе имя, — продолжил я. — Кто-то называл меня чужаком из Пограничья. Кто-то вспоминал казни в Угрюме, раздувая их до масштабов резни. Кто-то намекал на жестокость и деспотизм.

Я сделал паузу, обводя взглядом зал.

— Но самым гнусным проступком, — голос стал жёстче, — была попытка оклеветать древность рода Платоновых.

Мой взгляд остановился на Воронцове. Патриарх холодно усмехнулся, не отводя глаз. Между нами протянулась невидимая нить вызова.

Этот ублюдок распускал слухи последние дни. Дескать, Платоновы — это бывшие торгаши, разбогатевшие на торговле и купившие себе дворянство в седую древность. Род без корней, без истории, без права претендовать на княжеский престол. Простолюдины с манией величия.

Красиво сплетённая ложь. Достаточно правды, чтобы прозвучать убедительно — да, Платоновы не были на слуху последние века. Достаточно яда, чтобы посеять сомнения — достоин ли такой человек княжеского трона?

— И я решил положить конец этим слухам! — объявил я громко.

Тишина стала звенящей.

— Род Платоновых, — я выдержал паузу, — восходит напрямую к династии Рюриковичей.

На мгновение зал замер. Затем взорвался.

— Что⁈

— Не может быть!

— Рюриковичи⁈

Воронцов расхохотался. Громко, демонстративно, запрокинув голову:

— Маркграф, я знал, что вы амбициозны, но это уже граничит с безумием!

Кисловский вскочил со скамьи, разводя руками:

— Господа, господа! Давайте не будем превращать серьёзное мероприятие в фарс. Маркграф, вы, конечно, достойный человек, но такие