Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов

Некоторые вещи, вроде выборов и волеизъявления, действительно важны. Но я не из тех, кто позволит манипулировать собой через юридические уловки. Я прошёл путь от смертного приговора до княжеского трона. Разбил армию узурпатора. Взял столицу без единого выстрела. Доказал своё происхождение от самого Рюрика. И теперь какая-то бумажка, подписанная безумцем, должна перечеркнуть всё это?

Пусть настаивают на формальностях. Тогда получат формальность сполна — Владимир станет частью Угрюмского княжества. Их драгоценная дума превратится в городской совет. Их независимость останется на страницах учебников истории. И вместо древнего княжества они получат провинциальный город под моей властью. Их решение — их последствия.

Бояре сидели с раскрытыми ртами, хлопая глазами. Воронцов побелел, как полотно. Кисловский нервно сглотнул, теребя манжеты. Даже Ярослава смотрела на меня с удивлением.

В зале начались пересуды. Бояре переглядывались, шептались, жестикулировали. Воронцов попытался что-то сказать, но его никто не слушал. Кисловский открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.

Воронцов ждал, что я выйду из себя, прикажу арестовать его за дерзость, силой заткну рты недовольным и разгоню думу. Посажу несогласных в тюрьму. Покажу всем своё истинное лицо — завоеватель, который прикрывается красивыми речами о выборах и легитимности, но на деле плюёт на закон. Но я не дал ему этого удовольствия. Я не применял силу. Я предложил выбор. Юридически безупречный выбор. Просто такой, который им не нравится. Это не диктатура — это политика. Не подавление — а переговоры с позиции силы. Я не сломал систему. Я заставил её работать на себя.

Холодная усмешка возникла на моём лице и тут же исчезла. Харитон Климентьевич построил изящную ловушку с двумя выходами, оба из которых вели к моему поражению. Но он не учёл третий вариант — переворот всей доски. Я не пошёл ни по одной из его дорог. Вместо этого создал свою, где выбор стоял уже не передо мной, а перед боярами.

Отменить противоправный приговор и законно избрать меня князем — или потерять сам статус княжества, превратившись в вассальный город. Первый вариант сохранял им лица, автономию, власть. Второй — лишал всего.

Воронцов пытался загнать меня в угол, а я загнал в угол весь зал.

— Господа! — раздался голос боярыни Ладыженской, пожилая дама встала, опираясь на трость. — Предлагаю провести экстренное заседание Боярской думы для рассмотрения этого вопроса.

— Поддерживаю, — откликнулся боярин Добронравов, мужчина средних лет с пышными усами, с которым мы дискутировали в её политическом салоне.

— И я, — добавил Селезнёв, пожилой аристократ с седыми бакенбардами.

— Присоединяюсь, — произнёс боярин Толбузин.

— Боярская дума удаляется на экстренное заседание! Всем покинуть банкетный зал и следовать в Большой зал думы!

Бояре начали подниматься с мест. Кто-то возмущённо бормотал, кто-то оживлённо переговаривался. Воронцов стоял неподвижно, сжав челюсти. Взгляд, которым он одарил меня, мог бы прожечь сталь.

Я спокойно встретил его глаза. Пусть смотрит. Пусть запоминает. Сегодня он узнал, что значит играть против человека, который строил империи и сокрушал королевства. Вот только мы ещё не закончили, но вначале я дождусь развязки.

Толпа бояр потянулась к выходу. Ярослава тихо подошла ко мне:

— Ты только что поставил им ультиматум.

— Да, — кивнул я. — Иначе они будут тянуть с решением месяцами, утопая в процедурах и формальностях. А мне нужна легитимная власть здесь и сейчас.

— Рискованно.

— Только на словах. У них нет выбора, если смотреть трезво. Армия разбита. Сабуров в тюрьме. Гвардия присягнула мне. Даже если они проголосуют против — что дальше? Попытаются выгнать меня силой? Какой силой? Наёмники разбежались после Гона, половина боярского ополчения сидит у меня в остроге, а новое не соберётся после разгрома под Угрюмом. Они могли бы начать партизанскую компанию, вооружённые люди в княжестве остались, но этим только окончательно похоронят свои шансы на восстановление экономики.

Ярослава задумчиво кивнула, но я продолжил:

— А теперь представь, что они аннулируют выборы. Кто станет князем? Воронцов? Половина зала ненавидит его за связи с прошлым главой рода, из-за которого и случился разгром, а также погибли их родственники. Кисловский? Купцы его поддержат, но аристократия не поставит чиновника-торгаша на трон. Новые выборы займут недели. А всё это время пленные будут сидеть у меня в Угрюме. Семьи будут давить на бояр каждый день — жёны, матери, дети. Формальный приговор против живых людей в плену. Что, по-твоему, перевесит? Гордость или любовь к детям?

Я сделал паузу.

— Они могут сколько угодно кричать о законе, потрясая клеветническим приговором, но реальная власть в моих руках, и они это прекрасно понимают. Бояре выберут меня — потому что я уже избран, и начинать всё заново не хочет никто. Нет, даже не так, они выберут своих детей. Всегда выбирают.

Мы последними вышли из банкетного зала, направляясь к Большому залу Боярской думы. Впереди, в коридорах дворца, шли бояре — одни торопливо, сбившись в группки и возбуждённо переговариваясь, другие медленно, словно под тяжестью навалившегося бремени. Я видел растерянность на лицах, слышал обрывки фраз: «…не может быть серьёзно…», «…что он делает?..», «…потеряем всё…»

Паника. Чистая, неприкрытая паника.

Ярослава шла рядом, и я чувствовал её напряжение. Ситуация балансировала на грани, но я был спокоен. Я знал, что делаю.

Бояре собрались в Большом зале, но надолго там не задержались. Через полчаса стало ясно: ночь будет бессонной. Кто-то из умеренных, кажется, Селезнёв, первым предложил собрать чрезвычайное заседание суда. Идею подхватили мгновенно. Альтернатива — потеря статуса княжества — пугала сильнее любых процедурных сложностей.

Я вернулся в свои покои, но спать не лёг. Сидел у окна, наблюдая, как во дворце и думе зажигались огни. Гонцы сновали туда-сюда. Караулы меняли постовых. Владимир не спал этой ночью.

К утру мне доложили: суд вынес решение. Полная реабилитация. Приговор князя Веретинского признан сфабрикованным и недействительным. Свидетели нашлись быстро — слишком многие знали правду о том «деле». Просто молчали, пока было опасно говорить. Теперь же, когда молчание стало опаснее правды, языки развязались.

Я объявил, что коронация состоится через три дня.

Время пролетело в вихре приготовлений. Дворец превратился в муравейник. Портные шили церемониальные одежды. Слуги драили полы до блеска. Повара готовили пиршество. Василиса, Полина и Ярослава старательно выбирали наряды, макияж и аксессуары для столь важного мероприятия.

Мои ближайшие сподвижники прибыли на следующий день. Игнатий Платонов и Захар, Тимур Черкасский, Борис, Елизавета и Илья Бутурлины, Джованни Альбинони и Варвара Уварова, Матвей Крестовский и Раиса Лихачёва. При виде них, идущих вместе, мы