Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов

с Ярославой обменялись красноречивыми взглядами. Игнатий обнял меня крепко, не говоря ни слова. Василиса смотрела с гордостью. Полина сияла, словно это её собственный триумф.

Но настоящим знаком моего нового статуса стало появление князей.

Матвей Оболенский прибыл первым с супругой Ольгой Дмитриевной — дамой лет сорока с приятными чертами лица и тёплыми карими глазами. Князь был в парадном костюме с гербом Сергиева Посада — щит с серебряной монастырской стеной в лазурном поле, за которой виднелась башня с золотым куполом и крестом, в обрамлении золотых бердышей. Мы обменялись рукопожатием.

— Поздравляю, Прохор Игнатьевич, — сказал он просто. — Путь был нелёгким, но вы справились.

— Пусть ещё не закончен, Матвей Филатович, — ответил я.

Он понимающе кивнул.

Также прибыл Дмитрий Голицын в окружении целого взвода охраны, многие из которых, будучи магами, имели ранг Магистра. Властный, широкоплечий, с благородной проседью на висках. Московский князь не улыбался, но в его тёмных глазах читалось одобрение.

— Неплохо сыграно, маркграф, — произнёс он, пожимая руку. — Очень неплохо. Вновь убеждаюсь, что моя дочь умеет выбирать достойных людей.

Затем прибыла княгиня Варвара Разумовская из Твери. Миниатюрная девушка в строгом тёмно-сером платье без всяких излишеств, каштановые волосы с медным отливом собраны в практичный узел, хотя пара прядей выбилась — привычка накручивать их при размышлениях. Большие карие глаза за очками для чтения окинули меня проницательным взглядом. На тонких пальцах — пятна чернил, единственное украшение — серебряный браслет с гербом Твери.

— Поздравляю, Прохор, — сказала она без церемоний, протягивая руку для рукопожатия, а не для поцелуя, как принято с дамами. — Впечатляющая игра. Ярослава не зря в тебя верила.

— Спасибо, Варвара Алексеевна, — ответил я, пожимая её руку. — Рад видеть вас здесь.

— Куда ж я денусь, — усмехнулась она. — Когда мой торговый партнёр становится князем соседнего княжества, это называется удачные инвестиции. Надеюсь, наше сотрудничество продолжится?

Я ещё не был князем официально, но она уже называла меня так. Знак признания.

— Разумеется.

Она кивнула с деловитой удовлетворённостью и отошла, уже листая какие-то бумаги, которые достала из сумки.

Последним прибыл князь Трубецкой из Покрова. Невысокий белобрысый мужчина с аккуратной бородкой и крючковатым носом, в парадном костюме с гербом Покрова на груди. Мы уже встречались — он был распорядителем моей дуэли с Крамским.

— Маркграф, — он протянул руку с усмешкой, — или теперь уже князь? Помнится, после той дуэли я говорил, что буду рад сотрудничеству, когда пыль уляжется. Похоже, пыль не просто улеглась — вы её закатали в асфальт.

— Игорь Павлович, — ответил я, пожимая руку. — Рад видеть вас здесь.

— Взаимно, — хмыкнул он. — Вы сдержали своё слово. Причём с размахом. Так что теперь пора говорить о том самом взаимовыгодном партнёрстве, о котором мы беседовали в моей машине.

— Непременно обсудим после всех торжеств.

Присутствие четырёх князей на коронации повышало статус мероприятия многократно. Это было не просто избрание очередного князя. Это было признание меня как новой политической силы в Содружестве.

День коронации выдался ясным. Морозным, но без ветра. Солнце заливало городскую площадь перед дворцом, где собрались тысячи людей. Весь цвет владимирской аристократии. Представители всех сословий. Даже простолюдины, которых не могли не допустить к церемонии.

Я стоял на возвышении перед Боярской думой. Рядом — представители сословий: бояре, купцы, офицеры, духовенство. Акинфеев держал на бархатной подушке княжескую корону — простой золотой обруч с рубинами. Не такой пышный, как императорская корона, которую носили мои потомки, но всё же символ власти.

Я произнёс торжественную речь. Коротко. Ясно. Без пустых красивостей.

— Я, Прохор Игнатьевич Платонов принимаю на себя полномочия князя Владимирского. Клянусь править мудро и справедливо. Клянусь защищать княжество от врагов внешних и внутренних. Клянусь привести эту землю к процветанию.

Акинфеев возложил корону на мою голову. Металл был холодным, тяжёлым. Но я носил более тяжёлые короны.

Толпа загудела. Кто-то закричал: «Да здравствует князь!» Подхватили другие. Аплодисменты прокатились волной.

Я поднял руку, требуя тишины. Зал замер.

— Первым своим приказом как князь я объявляю следующее, — произнёс я чётко, чтобы слышали все. — За попытку манипулировать законом, за бесчестное использование юридических уловок после честных выборов, я делаю Владимир младшим титулом в моих владениях.

Толпа ахнула.

— Отныне я — князь Угрюмский и Владимирский. Столица единого княжества переносится в Угрюм.

Шум нарастал, как морской прибой.

— Владимир сохраняет свои привилегии и Боярскую думу, статус важного торгового и культурного центра, но теряет статус столицы. Это необходимо для очищения от скверны беззакония двух предыдущих правителей — тирана Веретинского и узурпатора Сабурова. Для начала новой эпохи на новом месте. Эта земля настолько пропиталась ядом интриг и предательства, что не способна более управлять собой достойно. Новая столица даст нам чистый лист.

Толпа зашумела — тревожно, растерянно. Возмущённые вскрики перемешивались с ошеломлённым молчанием. Кто-то качал головой в недоверии, кто-то сжимал кулаки, но большинство просто стояло, пытаясь осмыслить услышанное. «Владимир — младший титул?..», «Столица в Угрюме?..» — доносились отдельные реплики. Я не двигался, позволяя новости дойти до сознания.

Затем заговорил снова, и голос мой прорезал гвалт, как сталь:

— Я предупреждал. Говорил ясно: выбирайте. Вы сами довели до этого своими интригами. Хотели играть в юридические игры — получили сполна.

Постепенно крики стихали. Бояре переглядывались. До них доходило: спорить бессмысленно. Решение принято. Армия в городе. Князья-свидетели на площади. Корона на моей голове. Сделано.

Боярыня Ладыженская первой преклонила колено. Медленно, опираясь на трость, старая женщина опустилась перед мной.

— Город устал от интриг, Ваша Светлость, — произнесла она твёрдо. — Важна не гордость, а мир и порядок. Я признаю ваше решение.

Её пример подействовал, как катализатор. Германн Белозёров сделал шаг вперёд. На мгновение он замолчал, словно собираясь с силами, затем заговорил — спокойно, но отчётливо:

— Поддерживаю решение князя Прохора. — Он поднял голову, встречая взгляды бояр. — Я основал новый род, порвав с семьёй, где власть держалась на страхе и манипуляциях. Тогда говорили, что я предал семью, но я не мог служить тому, во что не верил. Взял фамилию матери и не жалею об этом выборе. Годы работы казначеем показали мне изнанку нашей системы. Бесконечные откаты, подтасовки в отчётах, разворованная казна. Система прогнила насквозь. Князь Прохор предлагает не наказание, а шанс на выздоровление.

Его слова были ударом для оставшихся Воронцовых. Арсений Воронцов, младший брат Харитона, вышел из толпы бояр. Осунувшийся, сломленный потерями, он всё же держался с достоинством.

— Я не поддерживаю месть моего брата, — сказал он устало. — Мои мальчики мертвы. Отец мёртв. Достаточно крови. Князь Прохор предлагает мир. Я принимаю его.

За ним вышли ещё несколько младших