Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

закрывая забрало. И дожидается: факел появляется в самом низу башни, освещает лестницу, с ним и ботинок солдатский проникает в башню, потом рука, а потом и сам… Это, наверное, и есть тот Габор, которого подгонял командир. Солдат. Он задирает голову вверх и…

— Тут он! — орёт Габор. — Тут. Вон он. Дворжак! Дворжа-ак!

И в мгновение за его спиной появляется Дворжак, у него хорошая кираса, отличный шлем и панталоны из бархата, что ли, а ещё у него… ну, конечно же. Аркебуза! И он тут же её вскидывает. Целится вверх. Тут уже генерал ждать не захотел. И сделал шаг назад… Но запнулся о высокую ступеньку. Замешкался, едва не упал, прежде чем увидал, как на затравочной полке аркебузы вспыхнул фонтанчик белого порохового огня.

Вш-ш… Пахх…

Вспышка озарила лестницу и ослепила барона на мгновение. Он пошатнулся и встал на одну из ступеней коленом.

«Дьявол!».

И услышал радостный, почти ликующий крик снизу.

— Попал! — Волков через дым видел, как аркебузир, сделав выстрел, тут же вышел из башни, а кричал как раз тот, что держал факел. — Дворжак попал в него!

«Попал? Куда? — генерал не чувствовал боли. Даже удара не почувствовал. — В доспех, в доспех пуля пришлась! А орёт он от радости, что я на ногах не устоял».

А снизу — видно ждали приказа — сразу ввалились ещё три солдата.

— Давай, давай, пошли… Заколите эту сволочь, наконец! — разрывался командир на дворе. И ребята пошли к лестнице. С копьями и алебардами. Утром в такой же ситуации ему пришлось отступать, но тогда у него был всего лишь один меч против древкового оружия. Теперь же…

Волков, не задумываясь, вытаскивает из сумки пистолет… Враги как раз сбились в кучу возле лестницы, да ещё и факел за ними горит, очень всё хорошо ему видно, и расстояние подходящее…

И генерал, быстро подняв крышку на запальной полочке, нажимает на спуск. Он направляет оружие точно в морду одного из солдат, что находится к нему ближе…

Искры из-под колесца уже полетели на порох, но тот, в которого Волков целился, вдруг закричал истошно:

— Пистоль у него!

Заорал и опустил лицо вниз.

— Вссс, — свистит колёсико, высекая белые искры. — Пуххх…

Вспышка на мгновение освещает всех собравшихся тут людей, а потом сизый дым… И пуля щёлкает в подставленный солдатом шлем и отлетает в того, который держит факел, единенный источник света в башне.

— А-а… — орёт солдат и роняет факел на пол.

Становится темно.

«Ну вот и Габор своё получил».

Он прячет оружие обратно в карман пистолетной сумки. Бедняга Хенрик говорил, что порох ещё есть, и есть пуля; как только будет время, нужно будет оружие перезарядить. А пока он берётся за глефу двумя руками. Берёт её как следует и делает пару шагов вниз. Туда, где в сизом пороховом дыму и темноте кто-то ругается и возится, звякая железом. Барон ничего не видит, но начинает молотить темноту своим гигантским орудием, он рубит и колет, потом снова бьёт сверху и снова колет.

И часть его ударов находит свои цели, кто-то попадает под них. Солдаты совсем затоптали факел, они ругаются и орут, они пытаются защищаться, требуя друг от друга, чтобы им дали место для отступления, а Волков просто стоит на ступень выше и всё бьёт и бьёт в темноту. И даже не думает о том, что может в этой сутолоке получить удар копья из темноты. Он не уверен, что наносит кому-то урон: как тут ударить точно, в такой-то темноте? Часто его удары приходятся в железо или по оружию, что выставили солдаты для защиты, но он продолжает бить, пока в руках есть сила, а чтобы усилить эффект от своего натиска, он рычит из шлема:

— Ни один! Ни один из вас отсюда не выйдет! Ни один! Слышите вы, сволочи? Ни один! Чёртовы слуги Сатаны!

И эти слова, а главное, свирепый его напор, наконец возымели действие; все, кто вошёл в башню, всё-таки вывалились из неё с шумом, руганью и взаимными упрёками на улицу. И как бы там не требовал от них их командир, обратно уже возвращаться не желали.

Наконец в башне стало тихо. Тихо и темно. Остро пахло порохом. И только тут он, привалившись к стене, открыл забрало, чтобы отдышаться. То, что у него болела нога… так это она с утра начала… Хуже было то, что после этой оглобли, которой он только что поработал, начало побаливать плечо, про которое он уже и забывать стал.

Ладно, ничего, зато Кляйбер сейчас убегает всё дальше. И о погоне, кажется, колдуны и не помышляют.

«Это хорошо, что я сюда пришёл! Ещё им пару человек поранил, а может, и больше!».

Тут генерал услышал, как кто-то подошёл к двери, что вела во двор, и… Дверь, кажется, захлопнули, закрыли… А потом зачем-то стали по ней ещё и бить. Признаться, Волков сначала не понял, что происходит. Он как можно тише спускается на несколько ступеней в полной темноте. Находит дверь… Так и есть — она закрыта. Закрыта?

Двери этих башен открываются наружу. Значит, дверь не только закрыли, так ещё и подпёрли чем-то.

«Это чтобы я к ним во двор не вышел? — Волков самодовольно усмехается. — Боятся, значит!».

Но тут, стоя в самом низу башни в темноте, он слышит звуки что доносятся и сверху. И он вдруг понимает, что двери, которые он запер изнутри, теперь подпираются и снаружи. Он аккуратно, чтобы не споткнуться, но всё-таки поспешая, начинает подниматься на второй этаж башни. Там есть ещё две двери, которые открывают выход на стену замка; как раз через западную дверь они с Кляйбером и пришли сюда. Он отодвинул засов и толкнул дверь, та не поддалась. Тогда генерал толкнул сильнее. Но и теперь дверь не шелохнулась. Дверь была подперта снаружи, подперта крепко.

И тут же он услышал, как и последнюю дверь башни, что вела на восток, тоже подпирают. Его не смогли одолеть… и поэтому просто заперли внутри.

«И пока я буду тут… они могут попытаться пойти в юго-западную башню. И, убив фон Готта, убив Хенрика, снова схватить маркграфиню! Вот хитрые дьяволы!».

Он тут же вспоминает про топор, который заткнул под ворот, чтобы тот не проворачивался и не давал опустить мост. Генерал быстро идёт на верхнюю площадку приворотной башни. Идёт, уже не думая о больной ноге.

«Хитрые, изворотливые твари, изощрённые! Ведьминское отродье, никак они не хотят проигрывать, никак не хотят отступать и на всякую мою победу придумывают