История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

только памятью о ларошельских событиях, но и убежденностью гугенотов в том, что Церковь Англии преследует их веру - мысль, к которой привели их, среди прочего, неблагоразумные меры самих же английских властей.

С началом Реформации в нашем королевстве многие жители Германии и Франции, где новая религия подвергалась жестоким гонениям, переселились с семьями и имуществом в Англию. Встретили их чрезвычайно гостеприимно, а мудрый и благочестивый король Эдуард VI предоставил им значительные льготы, вместе с правом иметь в Лондоне свои церкви и отправлять богослужение по собственным уставам. Королева Елизавета, приняв в расчет благие следствия подобных мер - рост торговли и усовершенствование ремесел - еще более расширила привилегии выходцев с континента, а кроме того, с великой пользой для интересов Англии использовала влияние их единоверцев во Франции и Нидерландах. В том же духе действовали миролюбивый король Яков и (в начале своего царствования) нынешний король.

Но за несколько лет до начала смуты, когда, по причине лености и недаровитости светских советников короля, влияние духовных лиц чрезвычайно усилилось, епископам стало казаться, что признанные государством особые права иноземных конгрегаций (сохранивших пресвитерианское церковное устройство и дисциплину) умаляют честь и достоинство епископальной системы и, чего доброго, могут внушить надежды на подобную же терпимость религиозным раскольникам в самой Англии. Вдобавок иные из членов этих общин, движимые личной враждой, доносили на собственных единоверцев, дабы выставить их намерения в дурном свете перед властями.

Епископы же, под тем предлогом, что конгрегации злоупотребляют своими правами, приняли ряд ограничительных мер, которые членами названных общин были сочтены покушением на их свободу совести и вызвали глубокое недовольство (особенно в Норидже, где против них яростно ополчился епископ д-р Рен), так что многие из них в конце концов покинули Англию. Подобные меры причинили ущерб не только английской торговле и ремеслу, но и внешней политике.

В прежние времена английские посланники в тех странах, где допускалось исповедание реформированной религии, поддерживали с реформатами теснейшие связи, посещали их церкви и получали от этих людей, часто весьма предприимчивых и деятельных, ценные тайные сведения. Теперь же все изменилось. Послам было указано воздерживаться от общения с реформатами, а лорд Скадамор, посол Англии в Париже, перестал посещать их церковь в Шарантоне и при всяком удобном случае заявлял, что Церковь Англии не считает гугенотов своими единоверцами.

Англиканские духовные лица, совершившие столь грубые ошибки, и в мыслях, разумеется, не имели поощрения папизма (в чем их клеветнически обвиняли), но, чувствуя справедливую неприязнь к тем членам реформированных церквей, которые, прикрываясь красивыми словами о религии и свободе совести, нарушали мир в наших королевствах, почему-то вообразили, что известное обуздание подобного рода беспокойных особ сделает Церковь Англии более уважаемой и вдобавок собьет спесь с их общего врага - папистов, так что обе протестантские партии, оставив свои прежние жестокие споры по поводу отвлеченных религиозных мнений, сблизятся на почве общего понимания практических обязанностей христианина и подданного. Но в этих благих намерениях не были приняты в расчет обстоятельства политические, и потому Церковь Англии, прекратив поддержку протестантов за границей,тотчас же оказалась под угрозой у себя дома, а континентальные реформаты с радостью воспользовались возможностью обнаружить свою к ней враждебность и вступили в заговор против английской короны, чтобы нанести удар англиканской церкви.

Чрезвычайно прискорбно, что христианские государи больше пекутся не о соблюдении законов и поддержании порядка у себя дома, но о том, чтобы посеять смуту у соседей и малейшую искру недовольства раздуть в пламя открытого мятежа. А между тем им следовало бы уразуметь, что бунт подданных против законного государя, в какой бы стране он ни вспыхнул, есть покушение на верховную власть каждого из них и посягательство на самый принцип монархии. >

Но вернемся к нашей истории. После того, как все разговоры о мире и предложения на сей счет были на время забыты, а на смену им вновь пришли мечты о победе и полном торжестве над партией короля, мятежники столкнулись с затруднением, для них совершенно неожиданным — нехваткой денег. Крупные суммы, собранные на основании прежних биллей, утвержденных еще королем (для спасения Ирландии и выплаты долга шотландцам), равно как и немалые средства, полученные через государственные займы и пожертвования в виде серебра от частных лиц (а все это вместе принесло им громадные деньги), были полностью исчерпаны; между тем постоянные расходы Палат оставались столь значительными, что обычные поступления уже не могли удовлетворить их нужды. Парламент отлично понимал, что солдаты идут ему служить единственно ради денег, а вовсе не из преданности его делу; и что поддержать свою власть он сумеет лишь в том случае, если сама эта власть даст ему необходимые средства. Добровольных займов никто уже не предоставлял, государственные гарантии больше не считались надежным обеспечением; чем серьезнее становились нынешние затруднения, тем страшнее оказалась бы катастрофа, если бы Парламент не выдержал их тяжести — а значит, с тем большей энергией нужно было искать выход. В конце концов он решил в полной мере употребить всю свою деспотическую власть, дабы народ ясно уразумел, с кем имеет дело; и здесь мы должны последовательно описать его хитрости и уловки. Вначале Парламент распорядился учредить во всех графствах особые комитеты, коим надлежало ведать поставкой провианта и реквизицией лошадей для армии, а также собирать для нужд войска денежные займы и столовое серебро. Означенные комитеты (наделенные правом по собственному усмотрению устанавливать таксы и расценки на любого рода припасы) выдавали обывателям расписки, которые следовало представлять их казначею, и тот должен был возмещать стоимость взятого. Парламент тогда заявлял, что таким путем он будет получать помощь лишь от своих сторонников и иных благонамеренных особ, прочих же англичан — тех, кто не одобряет его действий или просто дорожит своим кошельком больше, чем свободой отечества — никто якобы и не думает принуждать к каким-либо пожертвованиям. Затем, однако, вышел новый приказ: если хозяин не желает добровольно вносить деньги или отдавать для нужд армии продовольствие, столовое серебро и лошадей под государственные гарантии, комитеты получают власть и полномочие — дабы не допустить разграбления и захвата означенного продовольствия, денег, серебра и лошадей бесчинствующими солдатами и предотвратить их попадание в руки неприятеля — посылать за продовольствием, серебром и лошадьми своих людей, брать упомянутое добро на свое хранение и назначать за него самую малую цену — каковую цену они указывают в расписке, которую вручают своему казначею, а тот — бывшему владельцу изъятого; когда же и каким образом ему по ней уплатят, должны будут решить обе Палаты Парламента.

Сделано это