История Российской научно-популярной прессы в социально-культурном контексте - Коллектив авторов

народного чтения. За последние 15 лет деятельности (1881–1895, закрыт в 1895 г. по решению правительства) комитет издал 126 книг с общим тиражом около 2 млн экземпляров – книги беллетристические (преимущественно русская классика), исторические, географические, естественно-научные, сельскохозяйственные[164]. Помимо научно-популярных журналов и газет, в Петербурге выходило немало книг, приобщающих широкие массы к научному знанию: книжная продукция А. С. Суворина, М. О. Вольфа, М. М. Стасюлевича, Г. Д. Гоппе, книгоиздательства «Образование», Академии наук, Императорского Санкт-Петербургского университета и многих других. «История книжного дела неразрывно связана с историей Санкт-Петербурга, – справедливо утверждает крупный историк книги И. Е. Баренбаум. – На берегах Невы работали известнейшие издатели, открывшие миру многие шедевры отечественной литературы»[165], – и, добавим, отечественного просветительства.

Многообразие просветительских форм, практикуемых в столице Российской империи, сохранилось и после революции. Новаторские экспериментальные площадки Петрограда – Ленинграда – Санкт-Петербурга порождали новые формы популяризаторства. Так, деятельность Дома занимательной науки Ленинграда до сих пор остается непревзойденной в распространении знаний среди разновозрастной и разноуровневой по профессиональной подготовке аудитории. Хотелось бы надеяться, что традиции просвещения в городе на Неве не иссякнут.

§ 2. Научная популяризация в общественно-политической прессе XIX в.: наука в контексте политики

Начиная с этапа становления в России типа толстого журнала в 1830-х годах, научная популяризация стала неотъемлемой частью любого энциклопедического, литературного, а впоследствии и общественно-политического издания. Одной из специфических черт русской национальной модели журналистики было то, что научная популяризация развивалась не только на страницах специализированных изданий, но и, прежде всего, на страницах неспециализированных журналов. Раздел о новостях науки был органичной частью русского журнала от «Московского телеграфа» (1825–1834) Н. А. Полевого до «Русской мысли» (1880–1918) В. М. Лаврова и В. А. Гольцева.

Еще в 1833–1834 гг. в черновой записке, описывающей юношеские мечты Герцена и его дружеского круга об издании журнала, будущий организатор Вольной русской типографии отмечал, что журнал должен «следить за человечеством в главнейших фазах его развития», а для этого потребуется не только изучение слова и деяний человека, поскольку «человек – часть природы, он ее принадлежность, она его обусловливает, она подчиняет его своим законам; следственно, чтобы понять человека, надлежит понять природу»[166]. Герцен полагал, что полезный и актуальный для его времени журнал должен состоять из двух основных разделов: исторического и «естествоведательного».

Определяя, что во втором отделе более всего внимания нужно обратить на геологические, физиологические и психологические исследования, Герцен оговаривал в записке, что освещаться эти исследования должны «самым общим образом, собственно, как философия естествоведения»[167]. Это обозначение «философии естествоведения» весьма симптоматично. Так же, как и Герцен, большинство русской интеллигенции того времени обращалось к естествознанию во многом в поиске новых философских оснований для осмысления жизни человека и общества.

Это обстоятельство обусловливало некоторые особенности научной популяризации в России. Для русской журналистики XIX в. был характерен принцип, сформулированный Н. А. Полевым, – верность во всем от первой до последней строки единожды принятому направлению, то есть идейная цельность, общая идеологическая позиция журнала при минимизации любых форм плюрализма в рамках одного издания.

Основной идеологический вектор издания задавался, как правило, одним из сотрудников, своеобразным идейным вождем, лидером того или иного общественного направления. Не всегда это был официальный редактор журнала, как, например, в «Русском вестнике» (1856–1887 гг.) М. Н. Каткова; чаще всего идейным центром являлся глава отдела литературной критики или публицистики – например, Н. Г. Чернышевский в «Современнике» (1836–1866), Д. И. Писарев в «Русском слове» (1859–1866) и т. д. Философские, эстетические, научные и политические взгляды лидера определяли отбор редакцией статей для опубликования. Материалы всех разделов издания – и произведения беллетристики, и статьи о науке, и литературная критика – должны были в той или иной форме отражать позицию издания.

Оборотной стороной такого единства внутри редакций был яростный полемический задор публицистов, направленный против других журналов. Издания представляли собой «партии», в публичной борьбе отстаивавшие свои философско-политические модели. Для развития научной популяризации эти черты были скорее негативными. Открытия науки рассматривались публицистами с точки зрения соответствия/несоответствия анализируемых научных открытий их философско-политической платформе, при этом полемический характер обсуждения приводил к тому, что авторы охотно использовали весь спектр приемов журнального спора: нередко в ход шли софизмы, иронические восклицания и риторические вопросы, взаимные инсинуации. Это во многом уводило журналистов и их читателей от объективного рассмотрения значения того или иного открытия в науке.

Развитие естественных наук в России в середине XIX в. повлекло за собой широкое распространение материалистической философии. При этом естественно-научное знание воспринималось как идейный базис не только для философских, но и для политических выводов. Популяризация достижений естествознания стала способом борьбы с религией и ассоциируемым с ней общественным строем. Как вспоминал революционер С. Г. Лазо, целое поколение революционеров нашло в книге К. А. Тимирязева «Жизнь растений» самый короткий путь к пониманию марксизма.

В целом научная популяризация в России была и до сих пор остается теснейшим образом сопряжена с политической повесткой. И это касается не только популяризации социогуманитарного знания (экономика, политология и история по определению включены в политическую публицистику любого периода), но и естествознания. В качестве примера можно привести иск, поданный в 2007 г. петербургской школьницей Марией Шрайбер против Министерства образования РФ, утвердившего преподавание теории Дарвина на уроках биологии в школе, что оскорбляло, по мнению истицы, религиозные чувства учащихся. Академическое сообщество, со своей стороны, отреагировало также весьма резонансным обращением к руководству страны: в открытом письме В. В. Путину десять академиков РАН выступили против клерикализации жизни общества, в том числе науки.

В XIX в. русские мыслители консервативного крыла опасались именно выхода естественно-научных концепций за пределы научного дискурса, обоснованно полагая, что поверхностно принятые и произвольно распространяемые на сферу социальных процессов выводы естественных наук могут вовлечь молодое поколение русской интеллигенции на путь революционных преобразований. Опасения консерваторов были небеспочвенны, развитие интереса «к вопросам естествознания и особенно физиологии… было тесно связано с укреплением материалистических взглядов на природу и человека», а также с «особенностями общественно-политической программы»[168] леворадикального, нигилистического крыла русской общественной мысли, самым ярким представителем которого был Д. И. Писарев. Об этом же пишет в воспоминаниях Л. А. Тихомиров, один из руководителей «Земли и воли», член исполнительного комитета «Народной воли», идейный вдохновитель и автор большинства программных заявлений этой революционной организации, бывший в юности преданным читателем и горячим поклонником статей Писарева: «Нам, молодежи, рекомендовали знание, науку; науку приходилось, очевидно, искать в книгах; книги же создавались на подбор революционные. Таким образом, блистательно достигалась иллюзия, что наука и революция говорят одно и то же. Рекомендуя не прямо революцию, а науку, нас приводили именно к революции»[169].

Негативной стороной воззрений консерваторов было то, что из опасения политических последствий ложно понятого просвещения