История Российской научно-популярной прессы в социально-культурном контексте - Коллектив авторов

они зачастую предлагали придерживаться мер откровенно обскурантистского характера – например, многие из них требовали ограничения преподавания естественных наук в школах. Но среди консервативной части русской интеллигенции были и такие, кто был готов к открытой содержательной полемике о животрепещущих вопросах современной им науки.

Помимо вовлеченности научной популяризации в политический дискурс, в отечественной модели научно-популярной журналистики можно отметить еще одну характерную черту. Интеллектуальному движению середины XIX в. был свойственен своеобразный синкретизм: научная литература не дифференцировалась четко в потоке общего литературного и книгоиздательского процесса. Многим научным трудам в жанровом отношении были присущи черты публицистичности, и читались они не только специалистами в определенной отрасли наук, но и просто образованными людьми, желавшими расширить свой кругозор и быть в курсе последних движений научной мысли. Поэтому одним из наиболее широко используемых жанров научной популяризации в общественно-политических неспециализированных журналах в середине XIX в. являлась рецензия на научную литературу. Так, например, в ноябрьском номере «Отечественных записок» (18181884) за 1883 г. весь отдел «Новые книги» практически полностью состоял из отзывов на новинки научного книгоиздания, включая рецензию Н. И. Кареева на книгу «Основные вопросы философии истории», Н. Н. Коссовского на издание «Теория денежного обращения. Цена и ценность», Н. И. Зибера на «Очерки первобытной экономической культуры» и т. д.

Жанр рецензии давал авторам широкую не только возможность говорить о научных проблемах в контексте своих общественно-политических взглядов, оценивая не только достоинства и недостатки изучаемого научного труда, перспективы развития или, напротив, бесперспективность излагаемых к нем научных концепций, но и высказываться о состоянии науки в обществе, о ее целях и задачах для решения актуальных проблем современности. То есть облегчал возможность встроить научно-популярный текст в общественно-политический дискурс. Особенно ярко эта особенность проявлялась в научной популяризации гуманитарного знания. Не случайно, например, программная политическая статья Писарева «Бедная русская мысль» является по жанру и содержанию именно рецензией на историческое исследование П. П. Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом». Отметим, что и политические дискуссии вокруг коммунистических доктрин начались во многом именно в жанре научной популяризации – первые публикации легальных марксистов, например статьи Г. В. Плеханова в «Отечественных записках», представляли собой рецензии на теоретические работы К. Маркса по политической экономии. Обращаясь к этим трудам именно как к последним открытиям научной мысли европейских экономистов, Плеханов, безусловно, предполагал и возможность широких политических выводов на основе прорывных экономических теорий.

Журнальная рецензия на научные труды, даже на книгу из области естествознания, давалась зачастую не только неспециалистом (или хотя бы автором, имеющим за плечами пусть даже изрядно подзабытый университетский курс по естественно-научному отделению), но чаще всего и вовсе литературным критиком, откликавшимся на научную книгу в библиографическом отделе журнала. Понимали негативную сторону такой формы научной популяризации и сами авторы подобных рецензий, например, Д. И. Писарев в статье «Прогресс в мире животных и растений» писал: «Работа моя окончена, и я могу сказать по чистой совести, что она стоила мне очень много труда и что, несмотря на то, она все-таки очень неудовлетворительна. Если б я обладал литературным талантом Вольтера и знаниями Александра Гумбольдта, то эти громадные средства были бы только что достаточными для того, чтобы вполне удовлетворительно изложить теорию Дарвина для русской публики, не имеющей никакого понятия о естественных науках. Но разве же у нас на Руси есть люди с талантами Вольтера, с знаниями Гумбольдта и с добросовестным стремлением посвящать все свои силы на умственную пользу во тьме ходящих сограждан? А если нет таких образцовых популяризаторов, то, стало быть, идеи европейских гениев должны оставаться для нашей публики тарабарскою грамотою? Так, что ли? Или, может быть, следует есть деревянною ложкою, когда не на что купить серебряную? Мне кажется, что благоразумнее обратиться к деревянной, чем голодать в тщетном ожидании серебряной. Поэтому я и решился изобразить своею особою такую деревянную ложку, которую немедленно можно и даже должно бросить под стол, когда на этот стол явится благородный металл… Я не специалист, и читал я до сих пор очень мало по естественным наукам. Стараясь выразиться яснее, я, может быть, впадал в ошибки. Но я все-таки повторяю: что же делать?»[170]

Постепенно шла дифференциация отраслей знания, усложнение специфического терминологического аппарата отдельных наук, сужалась сфера специализации ученых. И на страницах общественно-политических журналов стали появляться работы уже не публицистов, пытающихся быть, по выражению Писарева, «деревянными ложками», а ученых, старающихся изложить суть своих открытий доступным широкой публике языком. Так, например, на страницах «Отечественных записок» Н. А. Некрасова публиковались работы И. И. Мечникова, в «Вестнике Европы» (1866–1918) публиковался И. М. Сеченов, в «Русской мысли» активно сотрудничал К. А. Тимирязев.

В качестве одного из самых наглядных примеров бурной дискуссии в общественно-политической неспециализированной прессе на научно-популярную тему можно привести обсуждение эволюционной теории Ч. Дарвина. Появление работ Дарвина – прежде всего труда «О происхождении видов путем естественного отбора» – стало самым значимым и нашумевшим естественнонаучным открытием второй половины XIX в. Полемика, развернувшаяся вокруг него, быстро перешла границы научного диспута – узкоспециальный труд стал настоящим бестселлером, не только выдержавшим множество переизданий, но востребованным даже в библиотеках русской глубинки: по выражению Н. Н. Страхова, книгу Дарвина «читали не одни ученые, а все жаждущие просвещения и боящиеся не отстать от века»[171]. С момента своего появления теория Дарвина имела не только научное значение, поставленный им вопрос о происхождении человека как биологического вида являлся вопросом мировоззренческим, «отдельные философы пытались приспособить дарвинизм под свои учения»[172], появились и попытки вульгарной экстраполяции законов, открытых Дарвином в природе, на жизнь социума, отразившиеся, прежде всего, в работах Г. Спенсера и Э. Геккеля.

В конце 1880-х годов журнальная полемика вокруг дарвинизма получила новый толчок благодаря публикации в 1885 г. первого тома книги Н. Я. Данилевcкого «Дарвинизм. Критический разбор». Работа была опубликована посмертно, автор не успел ее завершить, однако сам он полагал, что именно в первом томе содержится основной смысл его труда, запланированные два тома продолжения рассматривались им лишь как дополнения. В марте 1886 г. появление книги, о которой «нужно кричать на площадях и проповедовать с крыш»[173], восторженно приветствовал знаменитый публицист-почвенник Н. Н. Страхов на страницах журнала-газеты «Гражданин» (1872–1879, 1882–1914), отметив, что книга являет «огромное обилие фактов, превосходно сгруппированных, неотразимую логику, чрезвычайное остроумие, совершенную точность и полноту в постановке вопросов».

Необходимо отметить тот факт, что все полемисты были в целом сторонниками идеи эволюции (или трансформизма, как чаще всего говорили в XIX в.), то есть не отрицали самого процесса постоянного изменения не статичного, а находящегося в непрерывном развитии мира живой природы. Они расходились во мнениях