Лейтенант запаса - Николай Александрович Юрконенко

Через пятнадцать минут Абшилава остановил кровотечение из носа Дудкина. Негромким, но повелительным голосом Никитин дал команду строиться.

– Кто понесет автомат и ранец ефрейтора? – спросил капитан, пройдясь перед коротким строем своих бойцов. Гусаров молча снял с подрывника оружие, повесил ремень на плечо. Ранец взял Павлов. Никитин встал в голову маленького отряда.

– Лейтенант Березкин за мной, старшина Гусаров замыкающий, группа бего-ом, марш!

И опять затопали по склонам сопок раскаленные десантные сапоги. И снова захрипели в такт бегу семь запаленных глоток.

***

Напрягая последние силы, Игорь догнал Никитина, схватил его за рукав.

– Остановите группу… Падаю… – прохрипел он, задыхаясь.

– Вперед, лейтенант! – капитан даже не обернулся. – Откроется второе дыхание, еще и меня обгоните.

– Как хотите… Я больше не могу… – Игорь рухнул во весь рост, жесткая прошлогодняя хвоя впилась в щеки, но он не обратил на это внимание, все его тело требовало отдыха, все его существо кричало: «Пить!»

Разведчики окружили лейтенанта. Коротко глянув на карту, Никитин угрюмо скомандовал:

– Гусаров, ведите группу дальше. Азимут двадцать градусов, нас ждать у подножия отметки 1047.

– А может, все вместе пойдем, товарищ капитан? – неуверенно спросил тот, стараясь не смотреть на лежавшего ничком лейтенанта.

– Выполнять! – почти крикнул Никитин.

– Есть! – старшина шагнул вперед. Через минуту разведчики скрылись за густой сосновой порослью.

Игорь тяжело поднял голову, к его щекам прилипли сухие желтые хвоинки, возле виска полз муравей.

– Отправили, чтобы солдаты не видели позора офицера? – прерывающимся голосом спросил он. – А мне плевать! Пусть видят… Теперь все равно… – он безвольно поник всем телом.

Никитин ничего не ответил.

– Что же вы молчите, товарищ капитан? – Игорь попытался сесть, с его плеча, лязгнув о камень, свалился автомат. – Ругайте меня, уговаривайте, чтобы побежал. Только я больше не побегу! – переполненный злостью голос лейтенанта сорвался. – Можете пристрелить – не побегу! Пить хочу, а воды нет! И конца этой проклятой тайге нет! – он остервенело ударил кулаком по сухой земле, упал грудью на корневище старой сосны и тело его содрогнулось от рыдания.

… Вскоре Игорь затих. На обожженной солнцем щеке высохла последняя слеза. Он утомленно прикрыл глаза. Ему вспомнился сон, виденный прошедшей ночью, вновь послышался теплый и родной голос бабушки Веры. Боже, какое же прохладное, розовобокое, все в капельках холодной воды яблоко предлагала она… Ах, если бы это был не сон и сейчас можно было впиться зубами в это великолепное огромное яблоко и есть, есть, не торопясь, наслаждаясь его вкусом и ароматом. Тогда, наверное, не так бы першило в горле, пересохшем от раскаленного воздуха… Но все же, почему он слабее всех в разведгруппе? Почему?! Ведь могут же идти остальные бойцы, почти его ровесники. В чем причина? Неужели все они росли и развивались по-другому?

И неожиданно, с холодной и беспощадной злостью к самому себе, Игорь стал перебирать в памяти эпизоды из своего детства и юности. Он был единственным ребенком у родителей, известных музыкантов, постоянно разъезжающих по гастролям. Воспитание Игоря было всецело поручено бабушке Вере, матери отца. И бабушка воспитывала… Над кем еще, как не над Игорем, постоянно смеялись одноклассники, когда она приносила в школу горячие пирожки, разнообразные пирожные, бутерброды, чай, лимонад и кормила любимого внука на больших переменах. Бабушка была твердо убеждена, что ребенок должен питаться только ее яствами, под ее бдительным оком, но ни в коем случае не в школьной столовой. Зачастую ей казалось, что Игорь не совсем здоров – и тогда она сама носила его ранец с учебниками, а после уроков встречала внука у дверей школы, чтобы нести учебники домой. На замечания учителей об излишней опеке ответ был один: ребенок не здоров, поэтому не должен себя перегружать… Так проходило детство. Несмотря на преклонный возраст, бабушка все делала сама: стирала, гладила, убирала квартиру, ходила в магазины… Когда Игорь пытался ей помочь, а это случалось нечасто и под настроение, она твердила неизменное: «Отдыхай, Игорешенька, жизнь у тебя впереди большая, успеешь наработаться».

Время шло, жизнь диктовала свои извечные правила, Игорь менялся, и постепенно переставал быть «бабушкиным ласковым цыпленочком». Все чаще он приходил домой поздно, все чаще его можно было встретить в подъезде дома, бренчащим на гитаре в компании ребят со двора. Костя Защаблин, одноклассник и приятель Игоря, чемпион города по боксу среди юношей, не раз пытался вовлечь друга в спортивную секцию. «Ты, Игореха, прирожденный боксер, – частенько говаривал он. – Посмотри, какие у тебя длинные руки, просто загляденье! Можно работать на большой дистанции, не подпуская противника к себе… Хочешь, я покажу тебя тренеру?» Игорь только отшучивался: «Ни к чему попу гармонь и разряд по боксу!»

Он виртуозно играл на гитаре, унаследовав от родителей хороший музыкальный слух. И если бы настойчивость и терпение, то со временем мог стать неплохим музыкантом. Но и тут ничего не получилось, дальше уличных незамысловатых песенок Игорь не продвинулся.

В девятом классе на одной из вечеринок, Ася Наумова, девушка, к которой Игорь был неравнодушен, сказала, что в его длинных музыкальных пальцах неплохо бы смотрелась сигарета. И тогда он впервые закурил. Постепенно курение вошло в привычку. Первое время бабушка и мать возмущались, обнаруживая в его карманах сигареты, жаловались отцу, которому всегда было некогда, потом перестали, и парень продолжил курить в открытую.

На первом курсе института, как и многие однокашники, Игорь решил заняться самым мужественным видом спорта – парашютным. Совершил три прыжка «на веревку» – так называлось принудительное раскрытие парашюта. Четвертый прыжок должен был состояться уже на «ручное раскрытие», но до него дело не дошло. Именно в это время Игорь получил права водителя, и отец разрешил ему пользоваться машиной. Теперь Игорь днями не вылезал из-за руля новенькой «Волги». И это показалось ему гораздо интереснее парашютного спорта, где строгие инструкторы требовали неукоснительной дисциплины и усердия.

И вот теперь, лежа на горячей земле, обессиленный, ненавидящий самого себя, он с холодной злобой подводил итог своей двадцатитрехлетней жизни. Он не состоялся ни как музыкант, ни как спортсмен, ни как офицер-разведчик Воздушно-десантных войск… ОН НЕ СОСТОЯЛСЯ!!! Чего он достиг за свои двадцать три года? Стал инженером-автомобилистом? Хорошо, пусть будет так… Но пришел час, и Родина надела на него погоны, приказала: учись военному делу, служи! А он не готов служить: невынослив, плохо развит физически. Слаб в коленках, что называется… Лежит на земле опозоренный, не