История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508 - Геннадий Федорович Карпов

порядок коснулся и интересов князей, то в это время, в минуту раздумья, они захотели взять себе всю славу знаменитых дел и указать потомству, что руководитель народа не так был велик, как можно судить по делам, случившимся при нем.

Карамзин, описывая нашествие Ахмата под Угру и поддавшись влиянию рассказа враждебного летописца, но в то же время желая спасти славу своего героя, говорит, что Иван Васильевич, помня, что было с Донским при Тохтамыше и с Витовтом на берегах Ворсклы, и, зная, что Золотая Орда ныне или завтра долженствовала исчезнуть, по ее собственным внутренним причинам, имел славолюбие не воина, но государя, а слава последнего состоит в целости государства, не в личном мужестве: целость, сохраненная осмотрительною уклончивостью, славнее гордой отважности, которая подвергает народ бедствию… и т. д. Но в истории России об летописи и послании Вассияна говорится так, что они «удивительным для нас образом смешивают две вещи: удаление великого князя от войска и бегство целого войска, покинутие государства на жертву татарам, что, по их словам, Ощера и Мамонов именно советовали».

Как бы то ни было, но Ахмат ушел от Угры; за царем ходили в погоню. Ахмат возвращался в степи через литовские владения и грабил их; пришедши на зиму к устью Дона, он здесь расположился. 6 января 1481 года он тут был убит царем Шибанской или Тюменской Орды, Иваком, который соединился с ногайскими мурзами, для отнятия у Ахмата награбленного в Литве. Кончивши успешно дело, Ивак известил об этом Ивана Васильевича90.

III

Выше мы видели, какой наказ получил князь Звенец, отправившийся весной 1480 года в Крым. Здесь обстоятельства благоприятствовали ему. Когда Менгли-Гирей в 1479 году занял крымский престол, то отправил не только в Москву, но и к Казимиру послов. Главным послом к королю был Ази-Баба, который дал присягу за своего царя и его князей, чтоб быть им с королем друг другу, а недругу недругом. Ази-Баба так же говорил от Менгли-Гирея о бывших крымских царях, Нур-Даулете с братом, которые приехали жить в Литву. Слабость Менгли-Гирея в это время, а главное, должно быть, потому, что Казимир в это время завел дружественные сношения с врагом Менгли-Гирея, Ахматом, сделали то, что два посольства из Крыма были задержаны в Литве. В это время явился в Крым князь Звенец; Ахмат шел под Русь Московскую, и поэтому можно судить, как должен был действовать московский посол. Менгли-Гирей сам сел на коня, вышел из Перекопа и начал воевать Подольскую землю, дружа великому князю московскому. Казимир не помог братьям великого князя, не дал помощи и Ахмату, потому что, как мы видели, говоря об Новгороде, начал сношения с московским государем, и, как наша летопись говорит, что были у него еще свои усобицы. Казимир только после всего этого решился возобновить сношения с Менгли-Гиреем. От него был отправлен послом князь Иван Глинский, который должен был говорить, что его государь хочет жить с Менгли-Гиреем, как жил с его отцом, а он, посол, приехал видеть присягу царя на том, что обещал Ази-Баба относительно Нур-Даулета и его брата. Глинский должен был, в случае вопроса царя, говорить:

«Король говорит, что не выступил ничего, а зачем же принял Нур-Даулета и Айдара? Ведь в докончанье стоит быть другу другом, а недругу недругом?», то говорить от себя, что король их принял потому, что, как и прежде бывало, когда на которого из царей придет не время, то они приходили в Великое княжество Литовское, и им в хлебе и соли не отказывалось, и как они добровольно приходили, так добровольно и уходили, и этим с теми, которые сидели в Орде на царстве, дружба не нарушалась; а Нур-Даулет с братом, как добровольно пришли, так добровольно и ушли и живут теперь, где им любо». Это посольство Глинского явилось к Менгли-Гирею уже поздно: Глинский встретил царя за Перекопом, когда тот шел опустошать литовские владения. Удружив московскому государю, Менгли-Гирей отправил посла к Казимиру, в ответ на посольство Глинского. Менгли-Гирей объяснял свой набег тем, что когда он отправил Ази-Бабу, то назначил срок для возвращения его, но он целых полгода не вернулся, а потому царь заключил из этого, что король присягу и приязнь отложил, а люди лихие эти мысли похвалили, и поэтому царь на коня всел и вышел из Перекопа; здесь его встретил Глинский, который всю правду поведал, но было уже поздно и лихих людей нельзя было осилить. К этим объяснениям один крымский князь прибавил, что набег был произведен потому, что Ази-Баба не возвращался, а они слышали, что из Литвы пошел к Ахмату посол. Несмотря на все эти обстоятельства, крымцы вступили в сношения с Литвой, и Менгли-Гирей просил у Казимира, точно так же, как и у Ивана Васильевича, себе опасной грамоты на свободный приезд и отъезд в Литву, на случай пришествия на него невремени, и предлагал дать своего сына в Литву, в знак приязни и правды. Казимир отвечал на это, что опасный лист даст, а сына примет с удовольствием и будет его держать в чести и ласке. Во время этих сношений с Литвой, в Крым пришло известие о смерти Ахмата, и Менгли-Гирей известил Казимира, что «царь шибанской, Ивак Солтан, с мурзами, пришедши, Ахматову Орду потоптали, самого его умертвили, людей и улусы его побрали и пошли прочь, а князь Темир с Ахматовыми детьми к нам прибежали; над Ахматом так сталось – умер: нам брат был, а вам приятель, то есть Божье дело, и были бы вы здоровы да мы, я же Ахматовым детям не пан»91.

Менгли-Гирей обещал Казимиру дать присягу в своей приязни. Во время этих сношений князя Звенца уже не было в Крыму; он, исполнив свое дело, возвратился в Москву. Весной 1481 года поехал в Крым боярин Тимофей Игнатьевич Скряба; он должен был говорить: «Ахмат на меня приходил, но Бог милосердый помиловал меня от него; а ныне весть пришла, что царя Ахмата в животе не стало, и ты бы пожаловал: кто будет на его юрте и подкочует к моей земле, и ты бы на того пошел». О своих отношениях к Казимиру великий князь приказал говорить: «Ныне король дал послам через свою землю путь, и прислал ко мне король, чтобы между нами были любовь и докончанье, и я к нему своих послов отправил, и каково между нас дело будет, то тебе будет ведомо». Если Менгли-Гирей захочет идти на Литовскую землю, то Скряба должен был говорить: