Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене

той же юрте жила старая дева полька Окулич, которая вела дневник. В нем она фиксировала все — даже то, когда какой суп варила. Весь поселок знал об этом дневнике. Заинтересовался им и комендант. Порывшись в вещах, нашел его. Среди прочего была там и такая запись: «Сегодня приходили Стратавичюс и Пахлевскис. Стратавичюс рассказал анекдот. Сидит на дороге ребенок и раскладывает конский навоз, сортируя конские яблоки по величине. Большие кладет спереди. Проходит мимо офицер и спрашивает:

— Что ты делаешь тут, малыш?

— Играю.

— Что же это за игра такая?

— Армия. Вот смотри, эти маленькие говяшки — солдаты, та, что побольше, барабанщик, рядом — офицер, а самая большая — генерал!

— А где же Сталин?

— Ой, что ты, дяденька, такой большой говяшки я еще не нашел!»

Окулич арестовали, больше мы ее не видели и о ее судьбе ничего не слышали. Стратавичюс за то, что рассказал этот анекдот, получил пятнадцать лет, а Пахлевскис — за то, что слушал, — десять. Пахлевскис через пару лет умер, да и Стратавичюс не дождался окончания срока.

Меня назначили в бригаду бурята Мишки Луняева, которой предстояло вести подледный лов на озерах. Утром, уложив в рюкзак хлеб, соль, белье, посуду, мы, руководимые Мишей женщины, отправились на озера. Палатку, печурку и рыболовные снасти Миша еще раньше перевез на собаках. В нашей бригаде были обе сестры Варнайте, Люда Кайрюкштите, дочь завпрома Воля Лесникова и финка Анька Лукина. Вышли в темноте — была полярная ночь. До озер, сказал Миша, километров десять. Мы шли так долго и трудно, что, несмотря на пятидесятиградусный мороз, даже вспотели. Впереди резво шагал Миша. Немного поотстав, гуськом ковыляли мы. На снегу, пусть и в полной темноте, были отчетливо видны протоптанная тропинка и силуэты лиственниц. Шли молча. Вдруг перед нами промелькнула темная тень и на мгновение сверкнули два огонька. Мы все хором заорали:

— Миша-а-а!

— Чего кричите? — послышался поблизости спокойный Мишин голос.

— Волк! Волк! — в панике орали мы.

— Да не кричите вы, дуры, что он один вам сделает? Меня пропустил, а вас много, пришлось бы долго ждать, вот он и решил перейти первым.

Успокоенные веселым Мишиным голосом, мы брели дальше. Подошли к какой-то пещере.

— Девчата, тут крутые берега, нам не влезть, но смотрите сюда: похоже на пещеру, правда? Но это не пещера, это провал в земле, через который вытекло озеро! Над ним снег, придется проползти метров десять. Ползите осторожно, не касаясь снега над головой, чтобы не обвалился, а то, пока руками откопаем, и задохнуться недолго.

Ползли по одной на ощупь. Миновав опасное место, каждая докладывала: «Все в порядке, Миша!» Тогда лезла следующая. Все благополучно одолели этот загадочный туннель. Пройдя впадину, где когда-то было озеро, и лесок, мы вышли на площадку, на которой чернела груда нашего снаряжения. Мы сразу же принялись за дело. Одни ставили палатку, другие рубили деревья на дрова, третьи кололи их. Мишка из бревен сколотил сплошные нары, на которые постелил привезенные доски и оленьи шкуры. Горела большая лампа. В палатке становилось все уютнее. А когда Миша установил печурку и в ней затрещал огонь, мы, с облегчением переведя дух, повалились на нары. Вскоре закипела вода. Мы поели хлеба, запили кипятком и собрались спать. Мишка лег и весело крикнул: «Ну, девчата, которая из вас согреет мне ноги?» — «Я!» — вызвалась Анька и полезла к нему под одеяло. Мы так устали за день, что спали, как мертвые. Утром разбудил Мишкин голос:

— Почему хлеб на полу оставили?! Надо было его повесить. Гляньте, что натворили горностаи!

Оказалось, что, пока мы спали, королевские зверьки горностаи преспокойно угощались нашим хлебом. Все куски были обгрызаны, а на снегу возле палатки отпечаталось огромное множество их следов. Миша сказал, что мы все пойдем с ним на озера ставить сети и ловить рыбу, а кто-то один вернется раньше и приготовит еду. Озера были небольшими, почти круглыми, 200–300 метров в диаметре. Мы сразу же пробили проруби и протянули сети от одной к другой. Работали в телогрейках, ватных штанах и ватных рукавицах. У меня на голове красовалась подаренная Франсом шапка из лисьих лапок, которой я очень гордилась. Чтобы ветер не задувал в рукава, мы сшили теплые фланелевые нарукавники, нос завязывали шарфом. Легче всего было ловить баранатку — довольно крупную рыбу сантиметров 25 в длину. Баранатки спокойно плавали в сетях, словно только того и ждали, чтобы их выбросили на лед. Когда их вытаскивали, они несколько раз подпрыгивали, шлепали хвостом и замерзали. Однако, кроме этих покорных рыб, в озерах было много щук. Они сильно бились, путали сети, нити цеплялись за их острые жабры и зубы. Тех мы вытаскивали из сетей рукавицами, а щук приходилось извлекать мокрыми голыми руками. От холода страшно болели пальцы, очень скоро ими уже ничего нельзя было ухватить, поэтому, прежде чем тащить сеть, мы расстегивали пару пуговиц ватных штанов, чтобы потом быстро сунуть окоченевшие пальцы в теплое место. Когда мерзли руки, так невыносимо начинали болеть от цинги ослабевшие десны, что просто жить не хотелось… Сети надо было беречь, следить, чтобы не порвались, потому что ремонтировать их пришлось бы на холоде голыми руками.

Продуктами пользовались все вместе. Из голов варили уху, жарили рыбу. Как-то раз я приготовила фаршированную рисом щуку. Всем очень понравилось. Миша часто просил:

— Ну, Юрка, сегодня на лов не пойдешь — приготовь маршированную щуку!

Так кулинарные способности хоть изредка спасали от этого жуткого замерзания рук. На десерт я поджаривала на сковороде с ничтожным количеством растительного масла овсяные хлопья и посыпала их сахаром.

Неожиданно утром началась метель. На лов не пошли. Ветер так разошелся, что трепал брезент палатки. Нары скрипели, не давая уснуть. Уже четыре дня мы не высовывали носа из палатки. Метель не унималась. Кончились хлеб, рыба, крупа. Остались только соль и сахар. Что делать? Сколько еще будет мести? Когда появится Костя Третьяков, который раз в неделю привозил нам хлеб, крупу и забирал рыбу? Пару дней просидев абсолютно без пищи, мы решили добираться до Романсыра, пока еще есть силы. Миша шел первым. Мы плелись за ним, борясь с метелью, которая залепляла глаза, а на ресницах, как бусинки, висели льдинки. Шли молча, только время от времени кто-нибудь оглядывался, чтобы проверить, нет ли отставших. Я шла последней. Силы были на исходе.

— Ой, Миша, еще далеко? — спрашивала то одна, то другая.

— Скоро, девчата, скоро, потерпите еще немножко! — успокаивал наш спаситель Мишка-бурят, стреляный воробей, как