«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

блокада Дарданелл так стеснила торговлю и привоз из Египта хлеба, что в Константинополе произошел, как уже известно, бунт и Селим[150] был свергнут, как султан, при котором началась неудачная война.

Турки располагали отнять у нас [остров] Тенедос, и [мы] ожидали их в грозной готовности. Но маневры турецкого флота были так нерешительны, что при малейшем нашем движении они подходили под пушки ужасных своих дарданелльских крепостей. Итак, надо было зайти с севера, отрезать их от крепостей и заставить дать сражение на море. Адмирал исполнил свой план 12-го июня; с южной стороны обошли Тенедос и подошли к западной оконечности Имбро – острова, лежащего к северу и выше Дарданелл. Ветер дул постоянный с северной четверти; мы должны были лавировать в северной стороне острова и радовались успеху, что мы подошли уже к своей цели.

Турки, сверх нашего ожидания, были деятельны. Пользуясь нашим отсутствием, они с корабельным флотом подошли к крепости, громили ее своими пушками и под защитой флота высадили до 7 000 войска. Крепость, имеющая гарнизона два неполных батальона, 200 албанцев, защищалась храбро. Утро 17-го июня все переменило: наш флот, не нашедши турецкого у Дарданелл, спустился к Тенедосу; едва завидел он нас, как корабельный их флот ушел за остров, гребной рассыпался по анатолийскому берегу, оставив много лодок с пушками, которыми мы и завладели.

Поутру 1-го числа с одними кораблями, оставив все фрегаты для блокады острова, пустились преследовать турецкий корабельный флот. Целый день шли и не могли открыть флота. Они в это время стали на ночь на якорь у крепости Лемносской.

Пришедши с восточной стороны острова, с зарей 19-го июня, увидели турецкий флот; общая радость была на всем флоте. Никогда не забуду, как Д.А. Лукин поздравлял меня, когда я вышел на шканцы, что флот турецкий открылся; думал ли он, что через несколько часов он не будет существовать уже для его детей, почтенной супруги и всех, кто его знал и любил.

Турки в 10 кораблях, 8 фрегатах и 2 бригах лежали по линии на правый галс. Корабли составляли одну линию; вторую, в интервалах кораблей, были фрегаты и бриги. План вице-адмирала Сенявина был истребить флагманов, и потому назначены по 2 наших корабля на один флагманский турецкий, а остальные 4 корабля – не допускать авангард помогать своим адмиралам. Наш корабль[151] и «Сильный» назначены на капитан-пашинский. В 8 часов взвился сигнал на «Твердом»[152] – начать сражение.

Наш корабль первым спустился на турецкий флот. Все неприятельские выстрелы устремлены были на нас. Не успели еще подойти на дистанцию, как у нас уже перебиты все марса-реи ядрами огромной артиллерии. Выдержав с величайшим хладнокровием, не выстрелив ни из одной пушки, пока не подошли на пистолетный выстрел, – первый залп на такую близкую дистанцию, – и заряженные в два ядра пушки заставили замолчать капитан-пашинский корабль, и потом беспрерывный огонь принудил его уклониться от линии. Корабль наш, обвитый парусами, не останавливаемый ничем, прорезал неприятельскую линию под кормой у турецкого адмирала. Если бы «Сильный» так же решительно поддержал нас, то он не позволил бы капитан-пашинскому кораблю войти в прежнюю линию и положить свой бушприт на наш ют. Мы были совершенно окружены: справа адмиральский турецкий корабль, почти обезоруженный, все реи у него сбиты, но он продолжал драться; за кормой – 100-пушечный турецкий корабль, приготовившийся нас абордировать; весь бак наполнен был людьми, они махали ятаганами и, кажется, хотели броситься на наш корабль; левее нас – два фрегата и даже бриг взяли дерзость стрелять против нас.

Капитан скомандовал: «Абордажных!», но карронады с юта и 2 пушки, перевезенные в констапельскую, и ружейный огонь морских солдат привели по-прежнему в должное почтение, и корабль турецкого главнокомандующего по-прежнему уклонился из линии. Фрегаты и бриги после нескольких удачных выстрелов с другого борта побежали. Один адмиральский корабль в невольном был положении без парусов оставался, как мишень, в которую палил наш корабль с живостью. Наше положение сделалось гораздо лучше.

В ½ 12 часа[153] увидели вице-адмиральский флаг. «Твердый» и «Скорый» так сильно атаковали авангард турецкий, что он побежал и тем

освободил нас от сомнительного положения; 3 % часа мы не видели своего флота и почти все время дрались на оба борта и даже с кормы. Следствием этого сражения был взят кораблем «Селафаил» адмиральский турецкий корабль «Сетель-Бахр» о 74 пушках; отрезаны: корабль и 2 фрегата, которые побежали в залив Афонской горы и сами себя взорвали. Сами турки сожгли у острова Тассо один фрегат и свой разбитый кораблем «Мощный» адмиральский корабль. В Лемносском сражении турки потеряли 3 корабля и 3 фрегата. На нашем корабле убитых было, кроме капитана, 16 человек и 50 раненых, большая часть из оных смертельно.

В виду Афонской горы. 1807 г. июня 21.

Наконец настала горестная минута проститься с нашим капитаном. Со всеми почестями, должными начальнику корабля, опустили его в воду; под голову человек его[154] положил большую пуховую подушку, тяжести в ногах было мало и тело его стало вертикально, так что место его головы, впрочем, закрытой, осталось на поверхности воды. Вся команда в голос закричала: «Батюшка Дмитрий Александрович и мертвый не хочет нас оставить» Простой сей случай так нас поразил, что мы все плакали, пока намокшая подушка не перестала держать его на поверхности воды. Он от нас скрылся навсегда. Мир тебе, почтенный, храбрый начальник! Я знал твое доброе, благородное сердце и во все время службы моей не был обижен несправедливостью! Ни один из нас никогда не был оскорблен, даже в те минуты, когда в дружеской беседе он предавался воле своего характера от излишества вина. Он всегда был с нами вежлив, оттого что мы помнили, что он старее нас летами, чином, и не могли быть товарищами.

Он был известен как искусный и смелый морской офицер. Владея необыкновенной силой, он в Англии заставил народ уважать русских. Кто не знал проделок его силы: он сгибал кочерги в память своего посещения, ломал серебряные рубли на руке и много других происшествий, которые обыкновенно увеличивались от рассказов, сделали его подобно Илье Муромцу. Он умер завидной смертью без малейшего страдания и – за Отечество.

Тенедос. 1807 г., июня 30.

Одними сутками прежде турок пришли мы к Тенедосу, а они в пролив: мы с пленным адмиралом, а они – с остатками своего флота. Верно причина поступка адмирала (Сенявина. – сост.), не преследовавшего разбитый турецкий флот, была важна, ибо