История твоего «Я». Вся правда о deepfake - Андрей Владимирович Курпатов

подлинными носителями социокода являются не тексты, а наши мозги, которые ещё должны научиться его воспринимать, коммуницировать и трансмутировать, создавая оригинальные версии гипотетически существующего общего «смысла». И для этого нам нужны другие люди, в отношениях с которыми посредством языка возникает эффект нашего индивидуального «социального я».

С другой стороны, то, что мы воспроизвели свой индивидуальный МИФ – взрыв галлюцинаций, населённый призраками, – выводит на некий новый уровень. Мы покидаем физический мир, перетекая в мир гипотетический, что социален по происхождению, но в действительности является лишь нашим собственным «внутренним миром», который мы, впрочем, полагаем существующим независимо от нас.

Вспомним ещё раз, о чём подумал мальчик Лев Веккер, стоя у окна: зрительные образы создаются у меня в голове, в зрительной коре, но почему я вижу их перед собой? Точно то же самое можно сказать не только о зрительных образах, но и о любой другой «штуке», которую мы «видим» в мире, но которая на самом деле лишь мозговой, психический эффект.

Например, понятно, что отношение к нам других людей, наши предположения об их мотивах – всё это продукт нашего мозга. Но почему мы видим, что они именно так к нам относятся? А их мотивы – почему они у них таковы, как нам видится? Снова сплошные предположения, ошибочно принимаемые нами за действительную реальность.

Но это касается, конечно, не только других людей, но и, например, «красоты математического решения», «изящества литературного слога»… Где это всё находится: в самом «решении», в том самом «слоге» или лишь в нашей голове?

Когда мы наблюдаем эффекты всемирного тяготения, обрушивающего яблоки на землю и вертящего нашу планету вокруг Солнца, – где это происходит? Трудно даже представить, что всё это происходит в нашей голове. Но судя по всему, правда именно такова.

Именно об этом пишет Макс Шелер, когда развивает подход и сам принцип феноменологической редукции своего учителя Эдмунда Гуссерля: «Единственное, что „относительно“ в строгом смысле этого слова – это не познание, но наличное бытие его предметов и границы познания»[74].

Соответственно, остаётся последний вопрос – а что тогда чувство собственного «я»? Если даже всё прочее – это лишь наш «контролируемый галлюциноз», то насколько иллюзорно наше «социальное я», у которого принципиально не может быть даже эйдоса в общем МИФе?

Никто не знает этого нашего «я», кроме нас самих. Да, другие люди что-то думают о нас, но это их «галлюциноз», к нашему «я» – если даже допустить, что оно у нас есть, – это не имеет ни малейшего отношения. Никто в «социуме» не знает нашего «социального я» – так как может оно быть? То есть получается, что и его нет.

Но что же нам в таком случае остаётся?..

Глава третья

Сознательное «Я»

Только речь соединяет язык и воображение, результатом которого является мышление.

Поэтому мысли в речи не от языка, а от ума.

ФЁДОР ИВАНОВИЧ ГИРЕНОК

Если вы читали мою «Машину мышления»[75], то знаете, почему я люблю сравнивать наш мозг с муравейником.

Муравейник, как и мозг, – это целостный организм с множеством единичных элементов. Каждый из этих элементов – муравей или нейрон в мозге – сам по себе, мягко говоря, не отличается ни умом, ни сообразительностью. Однако, работая вместе, как слаженный организм, они производят впечатление разумного существа.

Примечательно, что создателем социобиологии – науки об эволюционном происхождении социального поведения животных – был как раз исследователь муравьёв, легендарный этолог Эдвард Осборн Уилсон.

Легендарный – это без преувеличения: член Национальной академии наук США и Лондонского королевского общества, более 150 престижных наград и медалей, 40 почётных докторских степеней по всему миру, дважды лауреат Пулитцеровской премии.

В 1995 году журнал Time признал Уилсона одним из 25 самых влиятельных людей Америки, а в 1996 году он был указан в числе 100 самых влиятельных учёных в истории. И как вы понимаете, всех этих почестей Уилсон удостоился не за муравьёв. Хотя начал именно с них…

Так уж случилось, что в детстве он ослеп на один глаз, что лишило его стереоскопического зрения: он не видел предметы в объёме, но неплохо различал мелочи. Так его исследовательский выбор пал не на каких-то крупных животных, а на тех самых муравьёв.

То, что это один из самых социальных видов на земле, сомневаться не приходится. Кажется, что муравей вообще не думает о себе и своей судьбе, лишь о благе своей семьи – своего муравейника. Впрочем, не кажется. Так, по существу, и есть.

Эдвард Уилсон показал, что уровень социализации вида напрямую связан с эгоистической потребностью в выживании у отдельной особи. Он обратил внимание на то, что мы с вами, будучи социальными существами, постоянно должны балансировать между «эгоизмом», обусловленным нашим индивидуальным инстинктом самосохранения, и «альтруизмом», который в действительности является условием нашего существования в группе, без которой мы опять-таки не выживем.

Для себя, понятное дело, мы хотим только лучшего, поэтому от природы мы все эгоисты. Но если мы социальные существа, то для выживания нам приходится где-то поступать и «альтруистически» – делиться чем-то ценным, проявлять заботу и участие в отношении сородичей.

Чистых эгоистов из любой социальной группы быстро попросили бы на выход. Поэтому ради собственного – эгоистического – желания выжить эволюция способствовала формированию у нас альтруистических стремлений, причём в обход нашего сознания.

Вот, например, попросит у нас нахального вида тип милостыню, мы ему отказываем, а потом идём и ещё битый час переживаем… Мол, что ж мы ему отказали-то, нехорошо получилось. А вдруг и правда ему это было нужно? Думаем, изыскиваем самооправдания: мол, сам виноват, не мы жестокосердны, а он вёл себя неправильно – разве так просят о помощи?!

Теперь давайте задумаемся: а кого вы там – внутри самих себя – уговариваете? В этом и состоит парадокс нашей внутренней сущности, разделённой на «я-для-себя» и «я-для-других» – на две, по сути, какие-то отдельные наши «персоны»…

В общем, ситуация сложная – бесконечная борьба мотивов: по-настоящему мы ценим только самих себя (а ещё матери – своих детёнышей, как, впрочем, физическое продолжение их себя), но почему-то, сами не понимая почему, всё время стремимся завоевать расположение других.

В результате мы внутри себя одновременно – и «плохие», и «хорошие»:

• «хорошие» – потому что мы считаем себя достойным всего, чего нам хочется (ну а как иначе-то?!);

• «плохие» – потому что когда нам чего-то хочется, мы рискуем кому-то не понравится, и нам «неловко».

Теперь представим себе этих «хороших» и «плохих» с точки зрения морали, и оказывается:

• когда мы «хорошие-для-себя» – мы «эгоисты», а