Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

Дипломатическая карьера Бернадота завершилась оглушительным международным скандалом. 13 апреля 1798 года в Вене отмечалась годовщина создания народного ополчения, годом ранее собиравшегося воевать против французской армии, которая, продвигаясь со стороны Италии, оказалась в угрожающей близости к Вене. Именно в этот памятный день в 1798 году Бернадот осуществил дерзкий демарш, вывесив на балконе посольства во дворце Капрара заранее заготовленный французский республиканский триколор. Дворец находился в центре Вены совсем недалеко от императорского дворца Хофбург и от главных улиц и площадей, на которых происходили народные гуляния: Фрайунг, Грабен, Кольмаркт.

О том, что произошло далее, известно из многих источников, исходивших от разных сторон конфликта. Канва событий везде неизменна, варьируются лишь стили описания инцидента и его интерпретации.

По горячим следам Разумовский составил и отправил 15 апреля 1798 года депешу императору Павлу I – огромное послание на 19 (!) страницах[217]. Даже с учетом того, что секретарь, писавший под диктовку Разумовского, оставил в документе широкие поля и отделил обращение к императору («Sire!») и заключительную прощальную формулу большими пробелами, размеры депеши заметно выходят за обычные рамки, а ее стиль далек от дипломатической сдержанности. Эта депеша демонстрирует не только личное отношение Разумовского к описываемым событиям, но и позволяет говорить о его собственном литературном стиле, сочетающем в себе страстность публициста (фактически посол выступает здесь как журналист-репортер) и иронию аристократа XVIII века, взирающего свысока и на республиканские эскапады Бернадота, и на поведение венской толпы (Разумовский пользуется словом populasse, которое допускает разные оттенки перевода, от нейтрального «толпа» до более уничижительного «чернь»). Вместе с тем сквозь строки письма пробивается и острая личная заинтересованность: будучи послом, Разумовский неизбежно должен был примерять ситуацию на себя (в Стокгольме он также столкнулся с проявлениями открытой враждебности, пусть и не достигшими стадии общественных беспорядков). Притом что на словах он осуждает поведение Бернадота, внутренне он отчасти даже любуется им, как любовался бы театральным героем. Интересно также проследить, как от описания событий Разумовский постепенно переходит к политическим обобщениям, стараясь убедить императора действовать так, как ему видится единственно верным, – а в заключение мастерски возвращается к основной теме и завершает сюжет о Бернадоте. Приведем этот текст полностью, поскольку между строк встает своеобразный «автопортрет» Разумовского.

Сир,

событие, которое здесь произошло, может повлечь за собой важные последствия, и потому я спешу дать отчет Вашему Императорскому Величеству с тем самым курьером, которого Вы изволили направить ко мне некоторое время тому назад.

Позавчера около семи часов вечера незадолго до заката на балконе дома, в котором живет Бернадот, появилось трехцветное знамя. Первые прохожие, обнаружившие его, возроптали против такого новшества; по мере того, как толпа увеличивалась, возрастал и ропот. Некоторые называли это «деревом свободы», и все громким криком требовали, чтобы знамя убрали, и поносили французские власти. Вслед за этим первым порывом в окна было брошено несколько камней. Рассказывают, что Бернадот показался в дверях дома с саблей в руке. Толпа росла с каждым мгновением; полиция и военная комендатура были поставлены в известность и наблюдали за площадью в случае необходимости подавления беспорядков. Прежде всего, не дожидаясь прибытия войск, комиссар полиции и полковник генерального штаба, заблокировав дверь дома, поднялись к Бернадоту и, приводя живейшие доводы, заклинали его, призывая убрать знамя, гарантируя ему, что такая уступка рассеет толпу и положит конец столь прискорбному зрелищу. Он же ответил лишь бранью и с непреклонным упорством заявил, что «Республика не нуждается в опекунах», громко требуя возмещения ущерба и угрожая возмездием своего правительства. Он написал прямо на месте соответствующую записку к барону Тугуту. Волнение черни нарастало, почти все окна в доме были разбиты; увидев же, что знамя осталось непоколебимым, они нашли мальчишку, который подобрался к нему со стороны балкона и снял его; знамя с триумфом отнесли на соседнюю площадь Фрайунг, где его сожгли дотла. Враждебность, однако, достигла такого накала, что дело этим закончиться не могло. Посла не желали больше терпеть. Двери дома взломали, толпа проникла в его апартаменты, и несомненно должна было случиться резня, особенно ввиду того, что Бернадот в своей необузданной экстравагантности вооружил всех своих людей и возглавил их, и два выстрела из пистолетов уже были сделаны, но тут вовремя подоспел охранник, сумевший остановить людей внизу лестницы и вытеснить их на улицу; к счастью, толпа забавлялась битьем окон, выходивших во двор, и вытаскиванием наружу экипажей посла. Войска прибывали со всех сторон, кавалерия и пехота окружили квартал, и примерно к часу после полуночи спокойствие было восстанвлено. Подразделения остались на своих постах на всю ночь, они находились там и вчера, и, вероятно, лишь сегодня были выведены. Во время этих событий Бернадот отослал еще две ноты в Государственную Канцелярию, требуя немедленно выдать ему паспорт для выезда. Барон Тугут отвечал ему сообразно с обстоятельствами, выразив свои сожаления по поводу случившегося и сообщив о том, что Его Величество принимает меры к тому, чтобы положить конец беспорядкам. На следующий день в десять часов утра посол возымел дерзкую неосторожность отправить пешком своего секретаря, разодетого по-республикански и несущего в руке письмо, адресованное непосредственно Императору. Хотя были приняты меры предосторожности и его сопровождал военный эскорт, чернь впала в ярость, и он не смог избежать нескольких ударов, и лишь с трудом сумел укрыться в караульном помещении дворца.

Император послал туда генерала Салиса, чтобы забрать письмо на месте. Оно содержало экстравагантные жалобы на все случившееся и на барона Тугута, который ответил лишь на третье из его посланий, и столь недопустимое поведение вынудило его обратиться к самому императору, дабы получить паспорт и как можно скорее удалиться. Его Величество любезно соизволил ответить через одного из министров своего кабинета, графа Коллоредо, попросив его выразить свои сожаления и указав на тяжелые последствия, которые может повлечь за собою решение о поспешном отбытии. Этот шаг оказался безрезультатным, и паспорт истребовали вторично. Таковой был ему отослан вчера вечером; он был подписан Его Величеством, как обычно, и скреплен подписью не барона Тугута, как сему полагалось, а графа Коллоредо. Паспорт был передан барону Дегельману, который отвечал за все сношения с Бернадотом после его приезда. Последний вознамерился забрать с собой всех лиц, находившихся в посольстве, и даже всех тех, кто состояли у него на службе.

Вчера в полдень было расклеено уведомление от имени полиции, экземпляр которого я здесь прилагаю.

Поведав Вашему Величеству