Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов

длиннющую, километровую, жаждущую успеха дополнительного, своего, который урвать успеть бы надо, пока не поздно, безобразную, многолюдную <…> слишком алчную, глупую очередь, не оставшуюся в истории <…> слава богу, что все обошлось, не замешан я в безобразии, не участвовал я в бестолковщине чьей-то, с чьими-то, видно, амбициями и претензиями на своё, под бочком у героев, тёпленькое местечко в литературе <…> это делалось – без меня».

Доводилось слышать, что «Сфинксов» делал один Тарсис. Но в это мало верится. Редактировал, да. Но материал набирали и подбирали определённо люди молодые и горячие. А Валерий Яковлевич визировал и давал своё громкое имя этому предприятию.

Приложил руку и уже упоминавшийся нами Михаил Каплан[320]:

«…я вместе с Батом стал делать журнал “Сфинксы”. Бат умел доставать и вытягивать рукописи. “Сфинксы” – на восемьдесят процентов его заслуга. Но и я кое-что подкинул из оставшегося от “Сирены” и “Фонаря”. Сделали мы и второй номер (вместе с макетом) и отдали его Юрке Галанскову, чтобы он прошелся рукою мастера. А тут вскоре вышел из лагеря Алик Гинзбург, у Юрки с ним затеялось что-то своё, а со “Сфинксами” как-то застопорилось. Я сказал: “Юра, если ты не будешь делать второй номер «Сфинксов», отдай, пожалуйста, портфель, – мы сами сделаем”. – “А Алик уже переплавил на Запад”…Потом я увидел наших “Сфинксов” в “Гранях”, даже макет был сохранен».

Насчёт второго номера – вопрос открытый. Надо ехать в Бременский института Восточной Европы – там находится огромный архив советского самиздата. У нас такого полного архива нет, а в Германии – пожалуйста. Удивительно!

Но… сейчас это невозможно.

Пока же нам представляется, что был всего один номер журнала и он, действительно, был перепечатан в «Гранях».

В предисловии было написано:

«Не будем загадывать, как долго русское искусство будет развиваться в столь же ненормальных условиях, в которых это происходит сейчас. Осмелимся лишь утверждать, что не вечно. Такова уж логика исторического развития. Народ без искусства существовать не может. Государство не может существовать без народа. Если у государственных деятелей не хватает ума и таланта, чтобы это понять, можно только оплакивать их как государственных деятелей».

В этой дерзости угадываются имажинистские и футуристские нотки, как угадываются они и в политике подбора материала для журнала. Под одной обложкой оказались не только смогисты, но и вполне официальные (если не сказать официозные) Давид Самойлов, Александр Галич[321], Борис Слуцкий[322], а также андеграундные ленинградец Владимир Эрль (он в это же время приезжал в Москву, дабы познакомиться со смогистами[323]) и Евгений Головин из «Южинского круга» (Мамлеев со своими последователями приезжал в Икшу). Губанов напечатал отрывки из так и не законченного цикла «Нормальный как яблоко», а также уже упомянутое «Четвёртого числа».

Большая часть опубликованных стихотворений – либо эстетическая, либо политическая контркультура. В качестве примера можно привести отрывок из «Письма Андрэ Жиду» Юлии Вишневской:

Ты нажимаешь на педаль,

твой «Форд»,

               как гений гнойных трасс…

Ты не философ, не педант…

Обыкновенно…

               педераст.

Мы не металл,

               мы просто це́мент,

и нас спускают под уклон.

Ты, как и я —

               Неполноценен,

но только под другим углом.

Твои глаза глядят печальней

и всё смыкаются,

               плотней,

чем две сургучные печати

на темно-сером полотне.

… И виснут звёзды,

               как мониста,

и расплываются огни…

С опаской руку жмут министры,

хоть и не могут соблазнить.

А ты летишь,

               крылатый ментор,

непостижимый, как Орфей.

Но ждут продажные спортсмены

у поэтических кафе.

Летом 1936 года Андрэ Жид побывал в Советском Союзе. Вернувшись во Францию, издал книгу «Возвращение из СССР», где показал во всей красе сталинский террор, предвоенное положение и многое другое. И вскоре бывший друг Страны Советов пополнил список врагов. Лишь в Перестройку книги Жида вновь у нас стали печататься. То есть, если брать во внимание стихотворение Вишневской, можно сказать, что оно было политически заряжено правильно, но эстетически вызывало большие вопросы.

Так и со всем журналом «Сфинксы». За одним исключением. До сих пор, кажется, никто не обратил должного внимание на два стихотворения некоего Макара Славкова. А они очень любопытны. Да и сам автор заслуживает отдельного разговора. Это определённо чей-то псевдоним, но чей – надо разбираться.

Начнём с его стихотворения «Белым-бело»:

Под белый флаг друзей не соберёшь…

Я в белой эмиграции берёз

им раны перетягиваю натуго…

Бетховена играет страсти радуга,

покамест одного меня лишь радуя

и согревая в мерзостный мороз…

Я – в белой эмиграции берёз.

Оценили слог? Очень уж похоже на Губанова: и рифмами, и образной системой. Выбивается только провокативная «белая эмиграция берёз». При всей задиристости и вспыльчивости наш герой вряд ли бы такое написал.

Минувших лет седеющая тень

хитросплетения наводит на плетень,

размахивая плетью раболепия,

пленила ослепительно нелепая

лохань терпенья всех, кого не лень…

Губанов очень музыкален, но его мелодика строится на ударных рифмах и исполнении. А тут так аккуратно наверчивается: «тень» – «хитросплетения» – «плетень» – «плетью» – «ослепительно» – «терпенья» – «не лень». В каждой строчке по нескольку ассонирующих «е», постоянно аллитерируются «п», «л», «т», «н».

Можно было бы предположить, что поэт решается надеть литературную маску и устроить мистификацию, однако… никогда ничего подобного за ним не усматривалось.

Проверим на всякий случай второе стихотворение «Горнило горестей»:

По крови и по духу русский,

не думаю во что облечь его

и в третьи не вверю руки

с отвагою приспособленчества….

чтоб только самому облегчиться.

Иду. И нет со мною рядом

Ни Санчо Пансо, ни Горацио…

И как же это угораздило

меня туда, где разгорается

горнило горестей горластое,

где жар на чёрный день припрятали…

Отсутствие верных друзей (Санчо Пансо, Горацио) Губанов ещё ощутит, но это случится в будущем десятилетии. Сейчас же, когда рядом своя литературная банда, это смотрится, откровенно говоря, странно. Ну и опять эта аллитерация, может быть, излишняя: «горнило горестей горластое» – из какой-то другой оперы.

Так откуда же?

Напрямую из «Палаты № 7» (1963) Тарсиса. Макар Славков – это герой его повести. Владимир Батшев в своих мемуарах даёт портрет Вячеслава Макарова, с которым познакомился