Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Они сражались за Родину» - Альманах Российский колокол

на линию огня,

По позициям разбитых батарей.

А кругом вдоль берега реки

Сотнями разбросаны тела.

Что вчера считались как полки,

Нынче ротой называть нельзя,

Кто ещё живыми видел ад

На пути Манштейна в Сталинград.

За спиной раздался плеск воды.

Оглянулся – снова чудеса:

Август ходит по сухой степи.

Детские у речки голоса.

Солнца диск касается земли,

И автобус движется вдали.

Я один стою, передо мной –

Памятник с обшарпанной звездой.

2

Вот автобус подошёл, урча.

Дверь открылась. Я в него вошёл,

Сумку снял со своего плеча,

К дальнему сиденью подошёл,

Сел один у пыльного окна.

Голову к нему свою склонил.

И закрыл усталые глаза,

А автобус дальше покатил.

Нудно воет старенький мотор,

Наш «Икарус» двигая вперёд.

Сон свои объятья распростёр.

Но меня к себе он не берёт.

Вместо сна являются ко мне

Вновь видения, как те, что час назад,

Но не степь, где снег горел в огне,

А в снегу блокадный Ленинград.

Вижу я пустынных улиц ряд,

Люди-тени движутся по ним.

А другие на снегу лежат,

Шьёт позёмка белый саван им.

Звук металла над землёй плывёт,

Но не тот, что знают на войне.

Фронту танки делает завод –

Знаменитые тяжёлые КВ.

Ходит ветер по цехам шальной,

Оставляя иней на стене.

Вижу: девочка иссохшею рукой

Пишет мелом на седой броне.

Пальцы тонкие от холода дрожат,

Но выводит медленно она:

«За сестрёнку!» и «За Ленинград!»,

Добавляя дальше: «За меня!»

И сползает медленно потом,

Пальцами цепляясь за броню,

И лежит с полуоткрытым ртом,

Руку с мелом вытянув свою.

А другая рядом с ней стоит,

Грязный ватник у неё до пят,

Кружка с кипятком в руках дрожит,

На меня её глаза глядят.

Этот строгий неподкупный взор,

Родинку с горошек на щеке

И волос белеющих пробор,

Кажется, я видел. Только где?

Снова вспомнил я тамбовский дом,

Слоников с геранью на окне

И тот старенький, с тесьмой, фотоальбом

В спальной комнате, на тисовом столе.

Среди снимков, что имелись в нём.

Фотокарточка одна была. На ней

Девочки, стоящие втроём,

Так гордились красотой своей.

Я однажды маму попросил:

«Расскажи мне, кто тебе они?»

А в ответ услышал:

«Справа – я, слева – сёстры старшие мои.

Этот снимок был перед войной

Сделан, когда шли мы в Летний сад.

Кто бы мог подумать, что нас ждёт

Впереди блокадный Ленинград.

Добровольцем старшая ушла

Защищать его, а в декабре

Похоронка на неё пришла.

Мать мы потеряли в январе.

Нас двоих на Кировский завод

Друг отца с собой взял, ведь тогда

Иждивенцам жизнь спасти могла

Скудная рабочая еда.

Как могли мы помогали тем,

Кто без отдыха работал у станков

И оружие возмездия ковал,

Чтобы не было в стране у нас врагов.

А сестра, что заменила мать

Для меня, делила свой паёк.

Коли сможешь в Ленинграде побывать,

Поклонись ей за меня, сынок.

Ты легко найдёшь её приют,

Где свой вечный обрела покой.

Там шаги людские песнь поют,

Пискарёвкой место то зовут».

3

Вдруг меня качнуло, я глаза,

Приподнявшись, нехотя открыл.

За окном – сиреневая мгла.

Это вечер степь собой накрыл.

Наш автобус, попыхтев, застыл.

Перегрелся старенький мотор.

В дверь открытую виднеется ковыль.

Слышно, как ругается шофёр.

Пассажиры, что сидят со мной,

Пребывают все в объятьях сна.

Но хранитель памяти самой

Не пускает к ним никак меня.

Он своей невидимой рукой,

Вновь волшебный сделав пируэт,

Ход времён поворотивши вспять,

Возвратил меня в тринадцать лет.

Красный галстук, с Лениным значок,

Как тогда, виднеются на мне.

У портфеля сломанный замок,

Только я не в школе, на войне.

Но кругом меня не степь лежит.

Севастополь весь объят огнём.

В бухте море Чёрное горит,

Чёрный дым владеет летним днём.

Снова голос слышу за спиной:

«Ты зачем сюда пришёл, пострел?

Здесь убьют, беги скорей домой».

Оглянулся. На меня смотрел

Худощавый раненый матрос,

Автомат зажат в его руке,

Лоб прикрыла прядь льняных волос.

Так знакомые черты его лица

Воскресили в памяти портрет –

Фото, уцелевшее, отца моей матери.

Так это же мой дед!

Он же без вести пропал в сорок втором.

И его всё ищет-ищет мать.

А он здесь, передо мной, живой.

«Дедушка, хочу тебе сказать…»

Но вдали нестройное «Ура!» раздалось,

И, мне махнув рукой,

Побежал он, вскинув автомат,

В свой последний и неравный бой.

Я собрался броситься за ним,

Только чудо сделалось со мной:

Кто-то руки в крылья превратил

И в полёт отправил над землей.

Я лечу, а там, внизу, идёт

По земле священная война.

Кровью обливается народ,

Оставляя бездыханные тела

На полях, в обочинах дорог,

На речных покатых берегах,

Средь руин сожжённых городов,

На высотах и на кораблях.

Сколько их ещё увижу я –

Не отдавших родину врагу?

Может, хватит мучить так меня?

Не хочу, не надо, не могу!

4

Гул сражений стал вдруг затихать,

И – о, чудо! – видели бы вы!

Стали павшие солдаты оживать,

Подниматься, строиться в ряды.

Вот они идут передо мной,

Генералы с ними во главе.

Тут (и) Карбышев в накидке ледяной,

И Доватор на своём коне.

И, глядя с