Дитя чумного края - Натали Абражевич

— фортификационное сооружение, вынесенное за периметр основных укреплений. Чаще всего выглядит как приземистая башня, стоящая по противоположную от крепости сторону рва.

Фа́хверк — характерный тип средневековой архитектурной конструкции, состоящий из деревянного каркаса, заполненного различными материалами. Деревянный каркас оставался видимым, а стены между балками белились.

Гонгфе́рмер — человек, вычищающий выгребные ямы.

Хо́хбург — досл. “верхний замок” (нем.); основная часть замкового укрепления с домом конвента в противоположность форбургу.

Великий Комтур — орденский чиновник, заместитель Верховного Магистра, глава резиденции Верховного Магистра.

Главный госпитальер — орденский чиновник, ведающий госпитальным делом и управляющий госпиталем при резиденции Верховного Магистра.

Великий Ше́ффер — орденский чиновник, заведующий торговлей и торговыми связями, продажами, закупками, правами на торговлю, судостроением. В тевтонском Ордене не входил в малый капитул.

Пфле́гер — средневековое должностное лицо, отвечающее за защиту замка или аббатства.

Ли́шке — поселок с трактиром, населенный ремесленниками и торговцами, но не являющийся деревней. Обычно располагался возле орденского замка и со временем мог получить городское право.

Нервю́ра — выступающее относительно стены ребро каркаса готического свода.

Часть II. Глава 2

Йерсена на ходу смотрела в окна и разглядывала непривычно замершие нижние дворы: в замок почти что перестали пускать посторонних, городских — уж слишком разошлась чума. В нищих кварталах ввели карантин. Брат Монрайт, возвратившись из предместий, говорил, что мародеры грабили чумные деревеньки, разнося болезнь, что волки приходили из лесов и жрали и живых, и мертвых равно, что порою прямо посреди дороги можно обнаружить мертвецов, лежащих в колеях или в телегах; лошади их продолжали ходить рядом…

Собравшиеся на капитул комтуры заметно нервничали и рвались обратно по домам, но разъезжаться, не закончив съезд, все же не смели… Или же боялись ехать по чуме гораздо больше, чем сидеть в закрытом замке. Атмосфера становилась напряженной, давящей.

Почти что каждый день, порой и не по разу приносили письма от бурмистра, нередко он являлся сам, и в резиденции Верховного Магистра что-то долго обсуждалось. Город виделся со стен каким-то непривычным, странным.

Долетал стук молотков — то строили на улицах засеки, караульные посты.

Как раз под этот звук Йерсена быстрым шагом вышла вниз, в маленький дворик возле бергфрида. В нем вместо молотков стучал бой мельничных колес, летящий снизу, из долины. Она так торопилась, потому что здесь возился Йотван.

Он натянул грубые краги, закрывающие руки чуть не до локтя и зло, остервенело корчевал коровий пастинак — в заросшем дворике он вымахал вдоль стен на половину высоты, и рядом с человеком стебли, что венчались крупными соцветиями, выглядели удивительно огромными. Упавшие на землю зонтики оказывались с две или с три головы.

— Брат Йотван! — позвала она, остановившись позади.

Он обернулся, стянул крагу и утер вспотевший лоб плечом.

— Чего хотела?

— Вам помочь? — она склонила голову, заискивающе заглядывала в темные, серо-зеленые глаза.

Он выпрямился, в утомлении расправил плечи, хрустнул поясницей.

— Чем ты тут поможешь? Ты эти стебли даже не поднимешь толком.

— Подниму! Я много тяжестей перетаскала.

— Они не тяжелые, балда, а длинные. Уронишь на себя — а мне потом рассказывай, как вышло, что ты вся в ожогах от вот этой дряни… в лучшем случае. Пятнадцать лет тому брат Ри́ттлер вовсе сдох, натрогавшись стеблей по пьяни…

Йерсена призадумалась, нахмурившись.

— Ну… Я могу придерживать, чтобы на вас не падали. Ну или пот вам утирать. Питье какое принести… — в негромком голосе все больше проступал вопрос.

— Не майся дурью, — отмахнулся Йотван.

Она помялась, судорожно силясь что-нибудь придумать.

— Хорошо. Тогда, быть может, как закончите, сможете показать мне что-нибудь с мечом?

Он тяжело вздохнул.

По небу волоклись блеклые облака, и набежала тень. По осени в Лиессе то и дело приключались грозы, и темнеющие брюшки туч стращали ими. Воздух наполнялся духотой, бой мельничных колес как будто бы стал гуще.

— Не майся дурью, — повторил еще раз Йотван. — Хочется чему-нибудь учиться — так иди, не знаю, в госпиталь, проси, чтоб раны штопать научили. Всяко больше толку для тебя.

— А я уже! Вы вот как в прошлый раз меня туда послали — так я штопаю там наволочки медицинским швом, как полусестры показали. Но хочу еще и меч. Чтобы как настоящая сестра.

— Но ты и близко не сестра, — отрезал Йотван, не заметив, как она нахохлилась. — Не доросла еще, и дара нет. А если вдруг появятся — со всеми и научат, так что прекращай уж меня с этим осаждать. Я в прошлый раз еще сказал: не научу.

— Брат Йотван, ну пожалуйста! — в тоненьком голоске прорезалась мольба, граничащая будто бы с отчаяньем.

Она ужасно не любила, когда он был вот в таком паршивом настроении. В хорошем он охотно ей рассказывал про всякое, мог показать поближе меч или броню, и каждый раз, каждый короткий миг она готова была слушать все взахлеб.

Теперь, как Йишке стукнуло тринадцать, Йер почти что не случалось заставать его в хорошем настроении.

— Нет. Мне не до того. — Он посмотрел на солнце и вздохнул — оно поглядывало вниз. — Еще надо успеть отмыться и проведать Йишку и Йесению до ужина.

Йерсена сжала зубы, а за ними — кулаки.

— Ну да, ведь слабоумная поймет, зачем вы ходите к ней и что делаете для нее! И поблагодарит, ага! Пять раз!

Йотван угрюмо стиснул челюсти, и взгляд его заострился, стал хлестким. Он вдыхал поглубже, сдерживался.

— Поменьше-ка болтай про то, чего не понимаешь, — холодно отрезал он.

— Так объяснили бы, раз уж не понимаю! Чего такого в слабоумной девке, не способной даже осознать, что вы ее отец? И разве денется куда-то ее мать? Из дома-то терпимости? — запальчиво не отступала Йер.

— Замолкни, — резко отчеканил Йотван. — Мелкая еще, чтоб что-то понимать.

— А вот брат Кармунд мелкой меня не считает и нормально объясняет все! И я все понимаю! Может быть, он просто объяснять умеет лучше вас?

Она дышала тяжело, и в тишине отчетливо звучал бой мельничных колес. Молчал и Йотван, глядя на нее застывшим взглядом. Она медленно осознавала, что сказала и кому.

— Прочь!

Она зыркнула горящими глазами и со злым запалом припустила от него к крыльцу.

Ей одновременно было не по себе — она до этого не смела признавать, что в самом деле прикипела и привыкла к разговорам с Кармундом — и в то же время жгло злорадством — она все-таки уела Йотвана. Пусть знает, что он не единственный, к кому она может пойти. Пусть знает, что из всех — брат Кармунд.

Яростно