Дитя чумного края - Натали Абражевич

Поднять его Йерсена не успела — листик подхватил кто-то еще. Она взглянула — и вся напряглась. Напротив стоял Йергерт.

“Только не сейчас!”

В другие дни она привыкла замечать его издалека, чтоб не столкнуться лишний раз, но в этот была слишком зла.

К тому же она знала, что недавно Вельга ему снова всыпала. Он после этого всегда цеплялся вдвое въедливей.

Йерсена это ненавидела и одновременно любила. Вид понурого мальчишки, еле волокущегося и едва ли не рыдающего по углам, когда считает, что никто не видит, расшевеливал в ней мерзенькую жалость.

Жалеть его ей не хотелось, но не упиваться тем, что и теперь ей достает на это добродетельности, она не могла — уж слишком явственно это доказывало ей самой, что, сколько бы он ни орал про ересь и дерьмо в ней, она — лучше. Праведнее. Сострадтельней.

И потому из раза в раз, случайно заприметив его уходящим из фирмария, она не отводила взгляд, а пялилась во все глаза. И никогда не упускала случая дать Вельге знать о всех его проступках, выдуманных или настоящих. Как и в этот раз.

— Так-так, что тут у нас?..

Сейчас мальчишка не рыдал — он криво скалился и по привычке важничал, задрав русую голову.

— Отдай.

Она не думала, что он послушает, но не смогла смолчать.

— Это же Линденау! — прочитал он на листке. — Проклятый замок в краю ереси. Ну кто бы сомневался, что ты носишь с собой доказательства своей неверности! Спорим, что чума из-за тебя? И удивительно еще, что лишь сейчас. Небось и дрянь всякая лезет, потому что тянется к тебе. Тебя бы выставить в чумные карантины, где тебе и место!

Йерсена мрачно хохлилась и думала, как ей забрать листок. Конечно же из-за нее чума — и вина перебраживают в уксус по ее вине, и плесневеет хлеб, и люди мрут… Она не сомневалась, что он так считал — он говорил ей это всякий раз.

— Отдай, — сказала она снова. — Это не мое, а для смотрителя библиотеки. Я скажу, что ты отнял.

— Боюсь-боюсь!

— И Вельге тоже расскажу.

Мальчишка весь напрягся, одеревенел. На миг он будто дернулся вжать голову, но прежде совладал с собой.

— А то она тебя послушает! Этот твой замок искалечил ее мужа, но ты даже не владелица его, чтобы смочь извиниться или же исправить это. Ты — обычная ублюдина, какую ждет жизнь поломойки или дырки из дома терпимости. Уже готовишься встречать к себе очередь рыцарей? Я обязательно приду.

— Ты? Да вперед тебя я черный плащ надену, — выдавила смешок Йер.

Ее одновременно и злило, и пугало, что мальчишка точно знает, во что бить, чтобы задеть больнее.

— Ты? Да никогда!

Йерсена в ответ растянула губы в мерзенькой усмешке, наглой и самоуверенной, как будто ей уже пообещали этот плащ.

Йергерт сжал зубы, но затем аж удивился:

— Ты что, правда думаешь, что сможешь оказаться в Ордене? Что кто-нибудь тебя когда-нибудь возьмет? — Она молчала. — Ну и кем ты будешь? Бабой-рыцарем?

Она старалась, чтоб не дронуло лицо. Ни на мгновение.

— Да баба-рыцарь и то вероятнее, чем чтобы ты до Ордена дорос, — медленно и старательно произнесла она, чтоб голос не дрожал.

Кем она будет, в самом деле? Будет ли кому-нибудь нужна?

Йерсене оставалось только сжимать руку в складках котты, чтобы ногти с болью отрезвляюще впились в ладонь. И даже так проклятый Йергерт будто мысли прочитал: он громко весело заржал.

— Посмотрим, кто в итоге посмеется! — попыталась перекрыть хохот Йерсена, только тихий голос не годился для того.

— Ой не могу! Бабенка-еретичка думает, что ее правда возьмут в Орден! — заливался Йергерт.

Она сжала зубы, чувствствуя, как дергает лицо. Хотелось кинуться и выдрать отвратительный язык, чтобы не слышать ничего такого больше никогда. Не от него.

Но вместо этого она заставила себя еще раз улыбнуться и сказать:

— Ну если уж ты, сын убогого калеки, искалеченного даже не в бою, надеешься на что-то, то мне можно не переживать.

— Заткнись!

— А то что? Папочке пожалуешься?

— Замолчи! Не смей! — Когда он заводился не на шутку, голос падал и вибрировал на мерзкой низкой ноте. — Из всех ты — даже думать про него не смей! Ты права не имеешь! Да если бы он знал, что это все твоя родня с ним сотворила, он бы!..

— Что? Убил меня? — Йерсена улыбалась, мысленно отсчитывая за углом шаги. — А если бы у бабушки был хер, она была бы дедушкой. А твой отец, будь он еще на что-то годен, начал бы с того, чтобы убить себя и не влачить убогое существование калеки. А ты, годись калеке хоть в подметки, перестал бы прятаться в его тени и радоваться, что все рвутся пожалеть бедного и измученного гертвигова сына!

Мальчишка дернулся — не к ней, сам по себе. Болезненно и конвульсивно, словно ему хорошенько вмазали в живот.

Йерсена, затаив дыхание, ждала: шаги почти достигли поворота. Она торопила их, чтоб оказаться в безопасности — едва Йергерт опомнится, прибьет. Она отлично знала, что перешагнула некую черту — так сильно ей еще не приходилось его задевать. И понимала, что он не забудет ей такой обиды.

И наконец-то показался черный плащ. Йерсена знала, что увидит именно его, и знала, кто в него одет.

— Брат Кармунд! — позвала она.

Могла не звать — рыцарь увидел ее без того. Зато мальчишка лишь теперь вздрогнул и оглянулся, чтоб увидеть, что на сей раз он не отыграется.

— Что тут у вас? — Брат Кармунд без труда заметил напряжение меж ними.

— Он отнял у меня один лист из библиотеки и не отдает! — незамедлительно пожаловалась Йер.

Рыцарь приблизился и молча протянул ладонь. Мальчишка медлил и буравил ее взглядом ненавидящих, горящих глаз, но вынужден был сдаться и отдать. Брат Кармунд рассмотрел рисунок и кивнул.

— Действительно. Держи.

— Спасибо!

Не сдерживая радостной улыбки, она убрала свое сокровище поглубже, понадежнее и поспешила следом, когда рыцарь хмыкнул и продолжил путь.

Йергерт остался в коридоре — все такой же оглушенный болью с яростью напополам.

* * *

По стенам медленно ползли прямоугольники расплавленного света, а в протянувшихся до них лучах веселой заполошной мошкарой плясала пыль. Прохладный горный ветерок врывался сквозь распахнутые окна.

Йерсена пялилась во двор, где обливались потом тренирующиеся облаты. Особенно старались мелкие, кто тут еще недавно — не