Дитя чумного края - Натали Абражевич

Вельга сказала, это потому, что Духи не послали ему сына, лишь двух дочерей — те жили в городе вместе с их матерью. Йергерта это укололо. И сильнее укололо, когда она заявила, что брат Бурхард взялся за него теперь всерьез лишь потому, что слишком волновался о них в зачумленном городе, а выйти и проведать ему не позволили бы.

Йергерт гораздо лучше, чем хотел бы, понимал: он не заменит сына брату Бурхарду, как Бурхард не заменит ему самому отца — хотя пожалуй именно такого отца он и ждал. И эта мысль душила.

— Ну и чего ты мнешься? Так не хочется идти?

— Не хочется, — признался Йергерт. — Не люблю фирмарий. Там везде увечья и уродства.

Бурхард хохотнул, а Йергерт лишь теперь сообразил.

— Простите! Я нисколько не хотел…

— Да брось. — Рыцарь в задумчивости прикрыл свой незрячий глаз рукой, как будто проверял, не возвратилось ли к нему вдруг зрение. — Ты слышал, что болтают, словно белым глазом я умею видеть лучше, чем вторым? что вижу прошлое и будущее, будто был обласкан Повелителем Туманных Троп? что как-то раз я с его помощью нашел отряд в тумане?.. Чушь все от и до, но чушь, признаем, лестная. В конце концов здоровый рыцарь — рыцарь, что едва ли повидал достаточно боев. Поэтому не бойся так увечий. Можно жить и не с таким.

Йергерт кивнул. А про себя подумал, что никто не сложит лестных россказней про еле ползающего с тростью отца или же про безмозглую девчонку с волдырями на лице. Все будут только отворачиваться в отвращении.

В конце концов и сам брат Бурхард, что бы он ни говорил, просто калека, и ему пришлось ишачить втрое больше, чем всем остальным, чтобы добиться уважения. Пожеванного оспой и полуслепого паренька отправили в столицу, потому что дома он и даром не был нужен — рассчитывали, что он сделается тут смотрителем библиотеки или, может быть, компаном, но едва ли настоящим рыцарем. Рябые одноглазые уродцы непригодны для меча. Он только чудом доказал обратное.

Солнце посматривало вниз сильней, облаты расходились. И Йергерт знал, что если не пойдет сейчас, ему влетит. Он глубоко вдохнул и мысленно себе пообещал: он искалечит еретическую девку, чтобы как-нибудь уравновесить свое наказание.

Глоссарий

Бе́ргфрид — элемент немецкой замковой архитектуры в виде хорошо укрепленной башни, сравнимой с донжоном. В отличие от последнего бергфрид выполнял только оборонительные, но не жилые функции.

Часть II. Глава 3

Ритмичный стук лопат. Звук, с каким мясо отрывалось от костей.

В ту осень выжившие жители Лиесса ели мясо с черепов умерших — больше есть им было нечего. Закрытый город голодал.

На улицах такие звуки иногда сменялись криками, иной раз — мертвой тишиной. В предместьях ветер в одиночестве носился над пустыми темными полями.

Люди дрались за трупы раз с собаками, а раз — со свиньями. Друг друга же и жрали, если повезло убить. Никто не выходил на улицу один.

Когда могилы, даже залитые дегтем и смолой, разрыли чуть не все, мертвых взялись запихивать в винные бочки и бросать в стремнину Лунноводной. Их уносило по реке, и к тому дню, как кто-то озаботился, что так зараза разойдется по всему бассейну, череда из бочек протянулась через всю долину.

Город горел. Не так жестоко, как горел бы деревянный, но на месте нескольких кварталов теперь виделось лишь черное пятно. Устлавший крыши малахит и каменные стены пока берегли всех тех, кому достало на них средств.

Все оттого, что как-то раз кто-то сказал, что жжение угля спасает от чумы, и люди жгли его, пока не выжгли весь, а после взялись за дрова и утварь. На перекрестках развели костры. “Огонь несет нам милость Духов и спасение!” — с такими криками народ стоял у этих костров насмерть, не давая потушить.

В предместьях появился чумной рынок — торговали через две перегородки, и монеты клали в уксус — те, кто мог еще монеты отыскать. Несколько раз на этом рынке были драки — даже бойни. Безумные от голода, жители города пытались пробивать ворота даже собственными головами, только бы попасть туда.

Таким Лиесс готовился встречать День почитания Западных Духов, середину осени. К празднику по традиции стекались люди — те, кто еще не прослышал про чуму и те, кому было плевать. Они наоборот ломились в город, оседали в деревнях и разбивали множество палаток и шатров, как будто стены осаждало войско.

В замке дела были немногим лучше. Жители его смотрели на агонизирующий город и на то, как с каждым днем все более скуднели трапезы — запасы таяли много быстрее оттого, что съехавшимся на капитул деться было некуда. В ремтере и по коридорам то и дело вспыхивали распри, иногда и драки; слуги не решались лезть под руки тем, кто не снимал мечей.

Зато не стало слизняков и крыс. Для первых вышло время, а вторые до того измучили магистра, что он повелел колдуньям разобраться с этой дрянью. Орденские чародейки возмущались, что не для того носили черные плащи, но приказание исполнили. Припоминали, как в начале осени торговки в городе клялись, что чемерица и лепешки из какой-то дряни за две пфеньки выгонят всех крыс получше, чем свинина и бобы гоняют газы.

Целительницы бесконечной чередой вились вокруг ландмайстеров, чтобы наверняка не допустить болезнь. Они изо дня в день обследовали испражнения, их запах, объем, примеси — все, что угодно, лишь бы ничего не упустить.

Тем временем в нижнем дворе толпа из полубратьев и полусестер облюбовала выгребную яму — Онь готов был клясться, что так можно избежать чумы: пока дышишь говном и прочей дрянью, запах их перебивает вредоносные чумные испарения. В конце концов там кто-то надышался до того, что потерял сознание и рухнул в яму — в ней и захлебнулся. Остальных то не остановило.

Дети в приюте выдумали новую игру, раз уж теперь не стало слизняков. Один другого спрашивал: “Откуда ты пришел?”. Второму должно было отвечать: “Я с запада”. “Что ты принес с собою?” “Смерть”. Этот нехитрый диалог, казалось, можно было разобрать в любой момент, едва стихала прочая возня.

Едва ли был еще какой-то год, когда Дня почитания так ждали и так опасались одновременно.

* * *

Глаз Йише не спасли.

Целительница