Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

переписчиков, порой готовые рассыпаться в прах. В 1363 году Боккаччо приехал в великое аббатство Монтекассино, на скалистом холме между Римом и Неаполем, дом св. Бенедикта (480–543), основателя западного монашества. Увидев, сколько книг погибло, он разрыдался[227].

До самого XI века письменные источники в Западной Европе не пользовались ни почтением, ни безусловным доверием. Если возникала нужда в информации о прошлом, люди обращались не к свиткам и книгам, а к рассказам стариков. Если, изучая историков этого долгого периода, можно выделить для них какой‐то общий вектор, то такой: им было важно либо использовать прошлое в религиозных целях, либо по примеру римских летописцев сочинить историю истоков, повествующую о благородных и смелых деяниях предков, которыми народ мог бы гордиться. И конечно, некоторые из самых популярных авторов попросту хотели рассказать увлекательную историю, не столько ради денег, сколько ради репутации. Но, как отметил выдающийся оксфордский историк Крис Уикем, все сочинения позднего римского времени и начала Средневековья “сегодня анализируются как самостоятельные риторические упражнения… и оказываются столь же бесполезны для понимания чего бы то ни было, кроме хода мысли и уровня образованности автора”[228]. Мне такой взгляд представляется излишне пессимистичным, но все же он служит уместным предостережением.

С 476 года, хотя в ту эпоху жили видные историки – например, Григорий Турский (538–594; по очаровательному выражению Джона Барроу, “Троллоп с резней”[229]) и Беда Достопочтенный (673–735), – их повествования, преимущественно церковные, исполненные описаний чудес, с ощутимым агиографическим уклоном, призваны главным образом укреплять веру. Светские биографии как категория исчезли на столетия и сменились житиями святых. В 550–750 годах копирование важных текстов в целом прекратилось, а чтение и письмо практиковались почти исключительно в религиозных общинах.

Большинство западноевропейских историков были мужчинами, как правило священнослужителями, и писали они в основном для братьев во Христе. Все до одного они были относительно обеспеченными и либо по рождению принадлежали к сословию землевладельцев, либо адресовались к этой аудитории. Ни одна из средневековых английских работ, авторство которых установлено, не принадлежит женщине. В других странах Европы женщины иногда писали о прошлом, например поэтесса Мария Французская (ок. 1160–1215), но в основном они занимались житийной литературой или мистикой.

Главная причина мужского доминирования в том, что в Западной Европе со времени обращения Константина влияние церкви росло. Монашеский образ жизни приобрел популярность в первой четверти IV века, и к раннему Средневековью (с V по X век[230]) людьми образованными оставались почти единственно монахи, а также священники и в целом белое духовенство. Поэтому большая часть того, что мы читаем, была скопирована монахами-переписчиками (зябнувшими в неотапливаемых скрипториях не менее шести часов в день) или сочинена взаимосвязанными творческими группами интеллектуалов-мужчин. Позднее церковь ради сохранения знаний стала основывать университеты: Оксфордский, Кембриджский, Парижский (к 1250 году странствующие ордена доминиканцев и францисканцев взяли под контроль интеллектуальную жизнь французов), Болонский (учрежден в 1088 году, первым определил себя как университет и прославился своим юридическим факультетом), Толедский, Орлеанский и почти все крупные учебные заведения Европы. Мужчины из привилегированных классов первенствовали в историографии, как и в организации жизни вообще.

Ко второй половине VI века упадок учености стал очень заметным, но исторические сочинения по‐прежнему появлялись. Самым известным историком до VIII века остался аристократ из Центральной Галлии, епископ, желавший, чтобы его считали серьезным ученым, но ничуть в том не преуспевший: он писал слишком хорошо, анекдоты излагал чересчур яркие, а любовь к хорошему сюжету сделала его кем‐то вроде галльского Геродота.

Григорий Турский (538–594) родился в Клермоне (совр. Клермон-Ферран), в Центральной Галлии. Его отец принадлежал к галло-римской аристократии, а род насчитывал немало сенаторов и епископов. К 35 годам Григорий сам стал турским епископом – все предшественники, кроме пяти, были его кровными родственниками. В Туре Григорий встретил множество влиятельных людей: город стоит на Луаре, важнейшем водном маршруте, и на перепутье дорог, соединявших франкский Север с Аквитанией, за которой лежала Испания. Тур – центр популярного культа св. Мартина [Турского], известного тем, что разрезал надвое плащ, чтобы отдать половину нищему в лохмотьях, – служил также местом паломничества и прибежищем политических эмигрантов.

Ревностный и добросовестный руководитель, Григорий умел лавировать среди политических перипетий своего времени. Однажды, когда прихожанин обвинил его в клевете на франкскую королеву Фредегонду, Григорию пришлось под присягой заявлять о своей невиновности. На суде он держался “с таким достоинством и прямотой, что поразил своих недругов”[231], и его единодушно оправдали.

После назначения епископом Григорий начал писать. Свое творчество он резюмирует так: “Десять книг по истории, семь о чудесах, одна о жизни Отцов, комментарий к одной книге о псалтири и одна книга о церковном богослужении”. Его первое сочинение “О чудесах св. Мартина” писалось с 575 по 587 год, но последний, четвертый том так и не был закончен. В 587 году Григорий начал книгу “О славе мучеников”, повествующую о чудесах, сотворенных мучениками в Римской Галлии. Последовали другие труды, и “Житие отцов” – самый интересный из них: там приводятся занятные эпизоды из жизни элит того времени. (Григорий писал на латыни. Французский сформировался как язык письменности не во Франции, а в Англии через столетие после нормандского завоевания.)

Славу же Григория составила десятитомная “История франков” – рассказ о его времени. Книга I сжато излагает мировую историю от Адама и преимущественно общую историю церкви, затем быстро сворачивает к его родному Клермону и завоеванию Галлии франками и заканчивается смертью св. Мартина в 397 году. Книга II рассказывает об основателе франкского государства Хлодвиге I, о его крещении и добирается до 591 года, все так же смешивая светские события с церковными. Начиная с книги V Григорий и сам играет заметную роль в повествовании, сосредоточиваясь на происходящем в своей епархии и окрестных землях. Пишет он непринужденно, часто с юмором, но впечатление складывается несколько сумбурное: автор легко отвлекается от основной линии на разные преступления, чудеса, войны и беззаконие любого рода, особенно на кровавые распри после смерти Хлодвига. Григорий восторгается королем франков, но также упоминает, что тот мог, повинуясь сиюминутной прихоти, разрубить местного жителя надвое. Местами он кажется наивным, но рассказ его почти всегда захватывает:

Когда же король Хлодвиг находился в Париже, он тайно отправил посла к сыну Сигиберта со словами: “Вот твой отец состарился, у него больная нога, и он хромает. Если бы он умер, то тебе по праву досталось бы вместе с нашей дружбой и его королевство”. Тот, обуреваемый жадностью, задумал убить отца. Однажды Сигиберт