Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Кроме того, на нем еще и текст: по всему гобелену 68,4 метра длиной и 45,7 сантиметра шириной идет рассказ на латыни (в конце концов, само слово “текст” происходит от латинского texere, “ткать”). Крупные фигуры сверху и снизу дополнены узкими горизонтальными вставками, на которых показаны сцены из повседневной жизни: птиц жарят на вертелах, спорщики дерутся лопатами, люди идут вброд по мелководью, чтобы грузить тяжелые припасы на поджидающий корабль, несут свинью на плечах, пилят дрова или идут в церковь. Иногда даже встречаются откровенные эротические сценки. (Скотт Фицджеральд в 1931 году рассказывал, как “один федеральный окружной судья из штата Нью-Йорк повез дочку в Байе посмотреть на гобелен и устроил в газетах скандал, требуя убрать гобелен с глаз публики из‐за безнравственности одной из сцен”[244].)

На гобелене изображено 626 человеческих фигур (только 15 из них поименованы), 202 лошади, 55 собак, 505 других животных, 49 деревьев, 37 зданий и 41 корабль. Женщин же всего пять (в том числе любовница Гарольда с чарующим именем Эдита Лебединая Шея). Таким образом, это мужской рассказ, хотя и вытканный женщинами. Конец гобелена давно был утрачен, и последнюю надпись Et fuga verterunt Angli (“и англичане обращаются в бегство”) добавили незадолго до 1814 года, во время Наполеоновских войн. Первоначально гобелен был значительно длиннее – вероятно, были еще две панели, одна из которых могла изображать коронацию Вильгельма.

Гобелен, или La telle du conquest, изображает события, предшествующие важнейшему в английской истории году. Их кульминация пришлась на битву при Гастингсе 14 октября 1066 года. Гобелен сшит из восьми частей и содержит около пятидесяти вышитых шерстью на льняном полотне (а не вытканных – строго говоря, этот предмет не “гобелен”, хотя его всегда так называли; при вышивании стежки обычно выступают над плоскостью полотна) сцен с латинскими подписями. Вероятно, его заказал Одо, алчный и амбициозный единоутробный брат Вильгельма, епископ крупного города Байе, а изготовлен гобелен в Англии (а не в Байе) в 1070‐х годах. После завоевания Англии Одо стал графом Кентским и, когда Вильгельм отлучался в Нормандию, исполнял обязанности регента. Сначала гобелен предназначался для дворца Одо, а затем для построенного им собора. Мало помещений подходит для демонстрации огромной вышивки целиком: она точно гигантская лента фотопленки, ее длина более чем на треть превосходит высоту колонны Нельсона[245].

История на гобелене начинается с того, что англосаксонский король Эдуард Исповедник, в то время примерно шестидесятилетний и не имевший прямого наследника, посылает своего шурина Гарольда Годвинсона, эрла Уэссекса, в Нормандию, якобы чтобы сообщить герцогу Вильгельму, что тот наследует трон за Эдуардом. Гарольд, пережив кораблекрушение, плен (из которого Вильгельм любезно его вызволяет) и всякие приключения, возвращается в Англию и – на следующей панели гобелена – снова предстает перед Эдуардом. Тот как будто бы отчитывает Гарольда и даже грозит явно испуганному шурину пальцем.

После смерти Эдуарда трон занимает Гарольд. Когда известие о предательстве Гарольда достигает Нормандии, Вильгельм повелевает собрать флот (хотя, судя по гобелену, работами руководит Одо). Завоеватели пересекают Ла-Манш и высаживаются у деревни Певенси. Английская (точнее, англо-датская) и нормандская армии обмениваются парламентерами. Вильгельм, исполин по тем временам, 178 сантиметров ростом, произносит речь, напутствуя войско перед битвой. Далее мы видим истребляемых воинов и усеянную изувеченными телами землю. В бою пал и Гарольд, однако не так, как многие думают. На гобелене мы видим англичанина с золотой стрелой в глазу, но это не король, который на самом деле почти наверняка был растоптан боевым конем и изрублен в куски четырьмя нормандскими рыцарями, прорвавшими строй англов и датчан. По мнению историка Бена Макинтайра, сюжет о стреле придуман позднее, чтобы упрочить положение новой династии и обеспечить ей политическую и религиозную легитимность. К XII веку он превратился в легенду, а на полотне появился в начале XIX века, когда гобелен подвергался масштабной реставрации. Поражающий короля снаряд, падающий с неба, – это наказание свыше за нарушенную Гарольдом клятву поддержать притязания Вильгельма.

Учитывая, что англосаксонская вышивка славилась по всей Европе, авторами гобелена могли быть вышивальщицы, приписанные к аббатству Св. Августина в Кентербери, а художником – его настоятель, имевший в этом деле международное признание и, скорее всего, не имевший иного выбора, кроме как следовать указаниям новых хозяев. Поскольку повествование связывает деятельность Гарольда в Нормандии в 1064‐м с приходом нормандцев в Англию два года спустя, в гобелене обычно видят апологию завоевания. На самом же деле это поразительное сочетание нормандской пропаганды и англосаксонской контрпропаганды. Хотя основной сюжет как будто прославляет нормандцев, гобелен содержит скрытые послания, призванные поставить притязания завоевателей под сомнение. Так, Гарольд предстает храбрым человеком (во Франции он спасает из реки двух нормандских воинов), а достоинство его войска не страдает. В то же время мы видим, как захватчики поджигают дом, внутри которого женщина и ребенок. Какую паутину мы плетем…

Долговечность гобелена из Байе, изготовленного девять веков назад, – почти чудо. На наше понимание истории он, вероятно, повлиял больше, чем любой другой предмет изобразительного искусства. Разве что цикл фресок Пьеро делла Франчески из базилики Св. Франциска в Ареццо, написанный между 1452 и 1456 годами, представляет собой и больший труд, и необыкновенно мощное историческое повествование.

“Вот видишь! – восклицает профессор в пьесе «Аркадия» Тома Стоппарда. – Они все записывали! Они любили марать бумагу! Это было занятие! Развлечение! Увлечение! И наверняка найдется что‐нибудь еще! Наверняка!”[246] На 1120–1130‐е годы в Англии пришелся такой расцвет историографии, что сочинения троих из виднейших авторов – Гальфрида Монмутского, Генриха Хантингдонского и Уильяма Мальмсберийского – достойны внимания и теперь, девять веков спустя.

Большинство средневековых историков (не важно, писали они для развлечения элиты или из серьезного научного интереса) старались придерживаться истины, пусть они и были в чем‐то предвзяты и ограничены доступными им материалами. Гальфрид Монмутский (ок. 1100 – ок. 1155) не из их числа. Он известнее всех в названной троице, но уже современники сурово критиковали его как завзятого мистификатора. Возможно, Гальфрид был родом не из Монмута и даже не из Уэльса. Приняв духовный сан и осев в Оксфорде, он приступил к сочинению “Истории бриттов”, или “Истории королей Британии” (Historia Regum Britanniae), немедленно получившей известность и пользовавшейся популярностью чуть ли не до середины XVI века – недаром уцелело двести пятнадцать средневековых списков. “История бриттов” написана на латыни, считавшейся языком “возвышенного” (знать говорила на англо-нормандском языке, больше сходном с французским[247], чем с английским, а простонародье – на смеси валлийского, камбрийского, корнского, бретонского и английского