Российский колокол №1-2 2020 - Коллектив авторов

– Первое, самое важное, что касается кино, – это стажировка на «Мосфильме». Руководителем моим был Виктор Исаакович Цыруль. Фамилия его отца была Берзинь, расстрелянный адъютант Тухачевского. Виктора Исааковича усыновила семья Цыруль. Он вёл несколько фильмов. На двух из них, «Отец Сергий» И. Таланкина и «Поэма о крыльях» Д. Храбровицкого, я проходила стажировку. Сергей Бондарчук, который играл отца Сергия, завораживал (я не преувеличиваю) редкой своей внутренней тишиной и скромностью. Он как будто стеснялся куривших в перерыве рабочих. Это при его-то роскошной внешности и статусе! И рабочие тоже робели! Удивительное зрелище!

Оператором был Георгий Рерберг, на площадке работала Алла Демидова – после моих «беспредельщиков» воспитанников это впечатляло! Ни о каком высокомерии не было и речи ни по отношению ко мне, например, ни к любому другому, от корифеев до простых смертных… Можно было говорить, что думаешь, не оглядываясь ни на заслуги, ни на разницу в возрасте, ни на политику.

Довелось работать с Евгением Салтыковым, Эмилем Лотяну, Евгением Догой… Именитых и умных людей было – только успевай соображать: актёры, художники, композиторы, писатели. С дирижёром Юрием Серебряковым и Эдуардом Николаевичем Артемьевым вообще вели философские дискуссии, будто знали друг друга сто лет.

Кино было для меня воздухом, даже когда я только мечтала о нём.

Потом, на «земле», я поняла, из каких костей и жил, из какого мяса состоит кино. Но какая отмычка открывает главную тайну, которая есть дух, я долго не чувствовала. И шаг в этом направлении я смогла сделать, работая с Талгатом Нигматулиным.

Познакомились мы на казахфильмовской картине Булата Шманова «У кромки поля» и проводили много времени в обсуждениях, спорах о суфизме, литературе, боевых искусствах, музыке. Талгат уже был известным актёром, звездой, но мечтал попробовать себя в режиссуре.

Через пару лет он начал снимать короткий фильм по своему рассказу. Госкино Казахстана утвердило этот сюжет, выбрало для него двух главных героев как «весомых носителей сакральной культуры Востока». На них была сделана ставка. «Актёришка» Нигматулин (я случайно услышала в Госкино, что так называли Талгата) должен был это просто зафиксировать как режиссёр. Но всё пошло не так. Я была директором этого фильма и увидела тогда неожиданно для себя схватку «носителей сакральных ценностей Востока» и Талгата. Даже не просто схватку, а столкновение не на жизнь, а на смерть – в этом фильме Нигматулин снял волею Госкино двух из двенадцати своих будущих убийц. На съёмках он не смог их переломить и добиться того, чего хотел. Он работал тихо, без скандалов и разборок, надеясь на волю и разум тех, кого снимал, хотя мог согнуть любого из «героев» три раза в колёсико. Но он уважал всех, с кем общался по жизни, и если и прибегал к грубой силе, то в уличной драке, защищая других…

Фильм не получился. Он назвал его «Эхо». Именно со времени работы над «Эхом» у меня начал пробиваться «Источник жажды». Там описаны во многом факты, но в моей интерпретации.

– Как началась ваша деятельность в области литературы?

– Вскоре после убийства Талгата в Вильнюсе я ушла с киностудии и получила повестку КГБ по делу Нигматулина. Следователем был полковник КГБ Литвы И. Русецкий. Его интересовало всё, что я знала о «школе сущности» Абая Борубаева и людях в его окружении. Скрывать мне было нечего. После беседы дали протокол ознакомиться. Я хотела просто подписать, не читая, но следователь настоял, и я стала смотреть свои показания. Все мои вибрации, туманности, лишние слова, эмоции исчезли из этого протокола совсем – осталась суть, и мой собственный текст удивил внятностью и чёткостью формулировок. Я посмотрела на протоколиста – он был мастер своего дела.

Благодаря этому протоколу я услышала себя. Смерть всегда вносит в жизнь большую ясность.

Я вернулась к своим дневникам времён работы в ПТУ. И решила изложить это своим новым языком, но смогла описать лишь первый месяц работы в училище, а дальше. не хватило сил, ни моральных, ни духовных! Я убрала подальше эти 50 страниц.

Со школы я записывала небольшие рассказы, описания природы, впечатления, рифмовала какую-то свою лирику и не знала, зачем мне это нужно. Потребность была просто. На режиссёрских курсах Ираклий Квирикадзе посмотрел мои «попытки», сказал, что неплохо, но сильно отдаёт «шукшинианством», и заметил, что ему кажется, на самом деле у меня другой стиль и язык.

И только после всех судов и событий я поняла, что оценка его была безупречно точной.

Спустя три года я подала документы на Высшие курсы сценаристов и режиссёров Госкино СССР. Мне сообщили коллеги на студии, что шансов на поступление у меня нет и я должна это понимать. Про свои шансы я только это и понимала, поэтому меня это заявление не тронуло. Но вдруг мне прислали вызов на конкурс. Я поехала и после отбора попала в мастерскую Валерия Фрида. Я тогда не знала ни его, ни его работ в кино, но, когда узнала, поняла, что это лучший для меня расклад. Фрид был мудрым человеком и абсолютным реалистом. Никаких розовых очков. Отзывы его и характеристики не содержали преувеличений и излишеств. Всё аскетично. На тот момент я пребывала в таком же состоянии. Кажется, мы понимали друг друга.

Моё жизнеописание во время работы в ПТУ прочитал Володя Опенышев, он учился режиссуре у Ролана Быкова и загорелся сделать свой полный дипломный метр по этому материалу. Все члены коллегии в объединении у Ролана были против моего сценария. Один Быков был «за». Но он категорически убедил членов художественного совета, что это кино должно быть именно у него. В это время на алма-атинской студии «Катарсис» мне предложили оплату в два раза больше за этот материал. Но я отказалась.

Как только началась работа над режиссёрским сценарием, стали исчезать целые эпизоды, появляться новые, но из другой жизни. Был нарушен и ритм, и смысл, сместились акценты. И я постепенно перестала ввязываться в процесс написания, поскольку течение уносило и Ролана, и Володю в другую сторону, дальше и дальше от меня. Обидно, досадно, но ладно! Фрид сразу говорил, что такое случается и ничего страшного. Он говорил, что, если я дорожу материалом, надо писать сценарий как литературное произведение «и спокойно смотреть на все метаморфозы, происходящие с ним». Я усвоила урок.

– Как возник замысел повести «Источник жажды»?

– Замысел повести «Источник жажды» возник после съёмок короткометражки «Эхо» Талгата Нигматулина. То, что потом произошло, осмыслить было трудно (Талгат был зверски убит в Вильнюсе).