Российский колокол №3-4 2020 - Коллектив авторов

В четверг утром отец Ефрем объявил, что сегодня в обед посетим еще один скит. У них панигир, и нас пригласили на праздник. Скит находился высоко в горах. Мы подъехали к месту, где у проселочной дороги стояла небольшая церквушка, – с той стороны, где начинался глубокий обрыв. И только приблизившись к ней, мы увидели, что до обрыва еще есть пространство, на котором высятся церковь и рядом с ней, ближе к обрыву, сам скит и огороженное хозяйство. Встретил нас монах, сообщил, что гости уже собрались, и повел в церковь. Поздоровавшись со всеми, мы заняли свои места. Места необычные, они во всех церквях на Афоне схожи: высокие кресла, подлокотники которых приподняты, и ты невольно опираешься на них локтями и находишься в стоячем положении. В какой-то момент, понятный только монахам, ты откидываешь от спинки небольшое сиденье и можешь присесть, пока опять все – и монахи, и паломники – не встанут.

Служба была недолгой, уже минут через сорок нас пригласили в трапезную. Большая комната, огромный стол посредине, окруженный вокруг лавками. Гости заняли места за столом. Прочитали молитву «Отче наш». Игумен поздравил всех с праздником. На столе, как всегда, – хлеб и графины с водой и вином. Несколько монахов стали выносить на огромных подносах тарелки с яствами, у нас дух захватило. Я вопросительно посмотрел на отца Ефрема. Он улыбнулся: «Не переживай. Это разрешено только в этом ските и только в этот день. Пища растительная или из продуктов моря».

Стол заполнили тарелки с жареными кальмарами и осьминогами, креветки, овощи, соления. Монахи общались меж собой и на яства особого внимания не обращали. Мы же дали волю своему чревоугодию. Монастырское вино было великолепно! После трехдневного воздержания мы просто объедались. Отец Ефрем, смотря на нас, благосклонно улыбнулся и предупредил: «Не наедайтесь, еще подадут рыбу и рыбный суп».

Монахи тостов не произносят, но, поднимая стаканы с вином, говорят: «Стин йямас!» – «За наше здоровье!» На Афоне все особенное. И праздник этот за три дня до Пасхи тоже особенный. Монахи излучают радость, правда, она у них сдержанная. И к той еде, что на столе, они не притронутся. Когда игумен закончил рассказывать интересную историю, подали суп из рыбы рофос – она живет на дне моря в небольших коралловых пещерах. Крупная, ловят ее на длинную толстую леску с крючком, толщиной с палец. В качестве приманки служат креветки. По краям лески привязывают поплавки, они, как буйки, плавают на поверхности моря. Это приспособление длиной в полторы сотни метров забрасывают с лодки в море на ночь. На заре рыбаки собирают улов: две-три рыбины считаются успехом. Каждый рофос весит до шести-семи килограммов, а некоторые достигают и двадцати. На Афоне такую рыбу подают по праздникам, и потому местные рыбаки, зная, в каком монастыре и в какие дни праздники, без труда сбывают свой улов.

Рыбный суп оказался необыкновенно вкусным. Я сам люблю готовить и полюбопытствовал у отца Ефрема, как его готовят. «Это знает только он, – ответил Ефрем, указав на монаха, разливающего суп по мискам. – Только он готовит его. Каждый монастырь или скит на свой именной праздник приглашает его к себе и просит сотворить это чудо». Монах же, лет сорока, с правильными чертами лица, с рыжеватой бородой и улыбкой на лице, радовался тому, что его блюдо нравится всем присутствующим на этом панигире. Мы одолели по огромной миске, стало жарко. Как только рыжебородый повар увидел, что наши миски пусты, предложил добавки. Мы не отказались, и монах огромным черпаком из громадной кастрюли, которую за ним с трудом несли два монаха, одним движением руки ловко наполнил наши чашки.

Отец Ефрем шепнул: «Не усердствуйте, сейчас подадут рыбу рофос!» Действительно – о чудо! – монахи внесли огромные подносы, на которых горками возвышались куски вареного рофоса величиной с кулак. Тимос прошептал: «Иорго, я уже два куска проглотил, но одолею еще!» – «Ешь, Тимо, завтра снова голодать», – подбодрил я его и потянулся за новым куском рыбы.

Монахи же продолжали рассказывать разные истории, и вдруг игумен попросил одного старца спеть песню. Старцу однозначно было лет девяносто. Его благородное лицо в морщинах светилось духовностью. Высокий лоб, тонкий нос, седая борода и добрые глаза не соответствовали его бывшей мирской жизни. Ефрем поведал мне, что он герой войны и храбро воевал против немцев за освобождение Греции. После победы ушел в монастырь и никогда не покидал его.

Все обратили взгляды на старца. Он сделал глубокий вздох и запел. Его бархатный голос заполнил всю трапезную, и казалось, что он уже заполняет всю долину и весь Святой Афон. Это была былинная песня о войне, о боевых друзьях, о битвах с врагом. Все, зачарованные его пением, перестали есть и, наверное, даже дышать. Когда он закончил песню, монахи взяли ложки и стали ими стучать по столу. Хлопать в ладони на Афоне не принято. Это у них считается лицедейством. Монахи долго гремели ложками и просили спеть еще. Старец глубоко вздохнул и начал петь. Эта песня тоже была грустной, но какой-то необычайно светлой и лучезарной. В ней пелось о птице. Об орле, сидящем на скале и клюющем кусок мяса. Клюв его и когти были багряны от крови. И спрашивает путник у орла: «Где ты взял это мясо?» Орел отвечал: «Там, за высокой горой, был бой, и лежит на поле боя богатырь убиенный. Налетели птицы и разодрали его на куски. Взял и я этот кусок мяса». – «А не знаешь ли ты, как звали этого богатыря?» – «Нет, не знаю. Но сражался он честно за свою родину и погиб как герой», – ответил орел.

Я невольно вспомнил подобную понтийскую песню «Кружил орел высоко в небе». Сюжет один и тот же. Но эта песня из акритского эпоса, и ей более тысячи лет. Посвящена она неизвестному солдату. Когда старец замолк, игумен встал и поднял кружку с вином за здоровье монаха. Мы стоя выпили за него. Он же в ответ скромно улыбался.

Лежащие на столе аппетитные куски рыбы притягивали наши взоры к себе. Такой вкусной рыбы никогда больше я не ел, хотя и объездил почти весь свет. Насытившись, я вышел на улицу.

Когда вернулся в трапезную, монахи продолжали беседу, Тимос и Никос общались с монахом, сидящим напротив. Говорил монах на ломаном греческом языке. Тимос пояснил, что он русский. Я обрадовался и заговорил с ним по-русски. Но он сказал, что слабо знает русский язык, что родился в Америке, куда его дед –