Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

подстрекателем…». Во-вторых, все зависело от того, действительно ли лорд-казначей будет заседать в суде во вторник: «Возможно, он не станет заседать, если Ваша светлость сочтет уместным написать ему… чтобы удостовериться, что он этого не сделает, а особенно если Ваша светлость сообщит ему о последствиях и о том, что дело закончится полюбовно». У Херона, конечно же, имелись на руках необходимые деньги, чтобы расплатиться по счетам. Но помехой были колебания епископа: он не любил полностью оплачивать счета[414].

Может быть, после этого Херон продержался на службе у епископа еще некоторое время. Он исчезает из епископских документов в 1712 году, арестованный по иску одного копигольдера за незаконный захват гериотов. Когда судебные приставы прибыли, чтобы задержать его, они «застали его в состоянии умопомешательства»[415]. На то, что уход Херона не означал каких-либо изменений в епископской политике, указывал выбор Эдварда Форбса в качестве его преемника. Форбс, председатель суда в Фарнхэме, являлся должностным лицом, наиболее ответственным за возбуждение дела против фарнхэмских копигольдеров. Он также был их противником в другом — и немаловажном — отношении. В 1709–1710 годах епископ провел через палату лордов законопроект, разрешающий огораживание Ропли Коммон (одного из его поместий в Хэмпшире), к которому был незаметно присоединен, под предлогом «благоустройства», Старый парк в Фарнхэме. Часть этого старинного парка епископ Морли после Реставрации вывел из паркового статуса и сдал в аренду, разбив на фермы, чтобы пополнить свои доходы. Но около 500 акров (из 1000), по-видимому, сохранились, причем арендаторы по обычаю претендовали здесь на определенные общинные права. Часть арендаторов из Ропли тщетно обращалась в палату общин с петицией против законопроекта, а когда он был принят, они снова подали петицию против уполномоченных по огораживанию, утверждая, что те были пристрастны и что некоторым людям, «всегда имевшим право на общинную землю, не выделили никакой части», а другие получили только половину им причитающегося[416].

Менее ясно, что происходило в Фарнхэме. Но очевидно, что «благоустройство», на завершение которого ушло несколько лет, уничтожило то, что оставалось от общинных прав в Старом парке. Рискнем предположить, что, возможно, существовало какое-то старое соглашение с одним из предшественников епископа Трелони, согласно которому епископу было разрешено перевести часть Старого парка в статус личных парковых земель ценой уступки всех прав на другую часть земли своим арендаторам[417]. Если так, то они наверняка сочли бы, что огораживание этих земель было обманом. Бенефициаром этого «благоустройства» стал не кто иной, как Эдвард Форбс, новый управляющий епископа, который арендовал весь парк за небольшую сумму в 70 фунтов в год[418]. Нападения на оленей в другом парке епископа (Малый, или Новый парк), судя по всему, участились в тот момент, когда Старый парк был огорожен.

Общинные права, о которых здесь идет спор, вероятно, включали в себя выпас скота и доступ к глине, мергелю[419], мелу, земле, камню, торфу, дерну и вереску[420]. Вполне возможно, что здесь и в Ропли существовали расхождения в интересах между крупными фермерами (имевшими некоторую долю или компенсацию от огораживания) и жителями поскромнее, которые не могли предъявить никаких юридических оснований в подтверждение своих традиционных прав[421]. Однако происходившее в Фарнхэме вызвало волну тревоги во всех других поместьях епископа — тревоги, охватившей лесные районы и имения светских владельцев, часть которых держала древние епископские земли, что управлялись на основании аналогичных обычаев аренды[422]. Если право арендаторов рубить лес на территории своих собственных ферм оставалось неоднозначным (ограничивалось лишь древесиной для починок), что ставило их под угрозу конфискации, и если в любом случае этого леса было мало, то им неизбежно приходилось еще упорнее отстаивать традиционные права (или претензии) на общинную землю и охотничьи угодья. Лес требовался для сотни целей: на сооружение амбаров, на столбы для хмеля и изгородей, на прочные заборы, чтобы защититься от ненавистных оленей, которые «часто забираются на луга и поля и причиняют большой вред фермерам, так как их почти невозможно прогнать после того, как они отведают зерна, особенно пшеницы; в этих полях они очень любят лежать зимой, а также после того, как пшеница выходит в колос»[423].

Озабоченность по поводу прав на лес вновь звучит в обвинительных актах судов присяжных в большинстве епископских поместий[424]. В Бишопс Уолтхэме заявили, что весь лес принадлежит арендаторам («как часть нашего наследства… как было раньше у наших предков с незапамятных времен»); это требование было подано в 1707 году, опротестовано управляющим, несколько раз подтверждено, а затем повторялось дважды в год с 1713‑го по крайней мере до 1724-го. В 1709 году арендаторы пригрозили подать в суд на епископа за то, что он отказал им в положенном по обычаю лесе для ремонта мостов и загона для скота. В 1710 году они добавили (вопреки протесту управляющего) требование прав на все «заросли кустарников и травяной покров» на Берселдон Коммон; в 1724 году впервые появилась претензия на кустарники и травяной покров в Уинтерсхилл Коммон, Сроуд Вуд и Уолтхэм Чейз[425]. Статус последнего неясен, но Бишопс Уолтхэм и Фарнхэм роднила одна особенность: в обоих поместьях большие епископальные парки были при Реставрации лишены статуса парков и сданы в аренду как очень крупные фермы. Возможно, епископ компенсировал потерю своего Уолтхэм Парка, увеличив поголовье оленей в Уолтхэм Чейз в ущерб нечетко определенным правам местных общинников[426].

Таким образом, в этом поясе чередующихся лесных угодий и церковных владений, который простирался от Фарнхэма до Бишопс Уолтхэма, существовали общие опасения по поводу аренды и прав на лес. Непрерывные судебные споры и иски их только подогревали; арендаторы сплачивались в общей оппозиции епископу и лесным властям. Не все дела решались против арендаторов. В 1713 году жители Элис Холта выиграли знаменательное дело, что позволило им свободно резать кустарник по всему лесу; основанием послужил тот факт, что это необходимо для укрепления живых изгородей, защищающих их участки от оленей. Другой случай продемонстрировал, как сильна вражда между населением окраинных районов леса и лесниками. Первые утверждали, что лесники продают лесоматериалы в свою пользу и огораживают участки леса вокруг своих домов, тем самым создавая препятствие оленям и выгоняя их кормиться на посевы обитателей лесных окраин. Так, йомен из Кингсли, на южной окраине Холта, жаловался, что лесники и их слуги часто ездят прямо через его поле со стоящим хлебом на корню; после сбора урожая они повалили его ворота и переломали ограду, причем заявили, будто виноват «прилетевший выводок куропаток». Все это так его «замучило», что он отказался от своей аренды. Хэммонд — победитель в описываемом судебном процессе — пригрозил снести ограждения, установленные лесниками, заявив, что «лес — это его