Мой грозный фитнес-босс - Анна Измайлова

Сделала небольшую паузу, смакуя:

— Но он всегда уходил в зал, когда было по-настоящему тяжело. Это у него паттерн.

Спасибо, дорогая, за бесплатный психоанализ.

Да, я это знала. Видела, как он уходит в тренажёрку, когда внутри шторм. И то, что она первой это заметила, не делало её сейчас ни ближе к нему, ни правее.

Рита за стойкой сделала вид, что её срочно заинтересовал список записей на массаж.

Алина чуть склонила голову набок, как кошка, которая присматривается, стоит ли сейчас когтями или хватит лапой.

— Он, кстати, очень любит спасать девушек, — сказала она уже тоном «между нами, девочками». — Всё время кого-то вытаскивает: из финансовых дыр, из проблем, из своих же тренинг-планов. Но редко кто выдерживает его дисциплину и его прошлое.

Я уже чувствовала, как внутри начинает подниматься злость.

— Зато, — я посмотрела ей прямо в глаза, — он больше не терпит тех, кто делает из его жизни цирк. Это тоже прогресс.

Секунда. В её взгляде что-то дёрнулось. Самую малость. Она улыбнулась шире:

— Это ты так думаешь.

«Ты». Уже без «вы».

— Посмотрим, — продолжила она, — что останется, когда волна хайпа схлынет. Когда люди перестанут писать «вау, какой человечный клуб», когда владельцам надоест играть в добреньких.

Наклонилась чуть ближе, голос стал тише и холоднее одновременно:

— У него такой талант, рассказывать, какой он бедный несчастный, как все его бросили. А потом вдруг оказывается, что рядом с ним лежит та, кто вовремя подогрела. Временная подстилка, пока удобно.

Улыбнулась фальшиво-сочувственно:

— Не обижайся, но ты же понимаешь, да? Как только всё это стихнет, он вернётся к привычному, станет снова гуру зала, расскажет всем, как его снова ранили, и найдёт новую слушательницу. Ты у него просто один из сезонов.

Она говорила тихо, не повышая голоса. Со стороны это могло выглядеть как обычная светская беседа.

У меня внутри в этот момент словно кто-то включил внутри аварийный свет.

«Временная подстилка.» «Сезон.»

Часть меня тут же закричала: «А вдруг она права? Она же его знала. Она видела, как он себя вёл, когда ещё верил и любил.»

Другая часть вцепилась в реальные факты: он встал за меня перед налоговой, послал её агентство, рискуя местом.

Я почувствовала, что если сейчас открою рот, скажу либо что-то очень мерзкое, либо заплачу прямо тут, на ресепе.

И ни то, ни другое я ей дарить не собиралась.

— Спасибо за мнение, — сказала максимально спокойно. — Но ваши прогнозы меня не интересуют. Я предпочитаю ориентироваться на то, что он делает сейчас.

Повернулась к Рите:

— Конверт забрала, подписи сверю и верну копию в течение часа.

— Угу, — пискнула Рита.

Я развернулась и ушла, чувствуя, как под ногами чуть плывёт пол. До туалета я дошла на автопилоте. Закрыла за собой кабинку, села на крышку унитаза и уткнулась лбом в ладони. Злость и ревность в голове устроили дискотеку.

«Временная подстилка.» «Сезон.» «Он любит спасать девушек.»

Я знала, что она не нейтральный наблюдатель. Она его прошлое. Другой его мир: с ресторанчиками, совместными проектами, кредитами и тем самым другом, с которым она ушла.

Она знала его, когда он ещё верил людям. Когда у него не было этой жёсткой бронеплиты, которую сейчас приходилось свинчивать болт за болтом.

А я… Я знала его уже после. Он мне достался восстанавливающимся, сломанным, злым. Ей — «до». Помпезный комплект «светлая пара, совместные планы, глянцевая картинка».

Сравнение напрашивалось само. Я посмотрела на своё отражение в маленьком матовом зеркале.

Уставшие глаза, лёгкие синяки от недосыпа. Щёки, которые точно не скроет ни один скульптор скул. Живот, который видно, если неправильно встать. Грудь, которая живёт по своим законам гравитации, а не по правилам фитнес-аккаунтов.

В голове всплыли мы с ней рядом: она в своём идеальном пиджаке, я в обычной футболке клуба, она с дорогой укладкой, я с хвостом, который завязала наспех.

«Кто на тебя посмотрит.» — мамина фраза из детства.

Я сжала ладони так сильно, что ногти впились в кожу.

— Стоп, — сказала себе вслух. — Стоп, блядь.

Глубоко вдохнула, выдохнула, промыла лицо холодной водой.

В зеркале стояло всё то же лицо. Не лучше, не хуже — моё.

— Она красивая, хищная и привыкла брать трофеи, — сказала себе. — Но при этом у неё в глазах тоже усталость.

***

Кирилл

Запись с камеры я смотрел уже вечером, как только смог освободиться, потому что, зная Алину, я почти физически чувствовал: если она пришла в клуб где-то обязательно случится точка столкновения.

Когда Рита написала в личку «она здесь», я был на созвоне с поставщиком и не мог выскочить из кабинета. Пока я освободился, сцена уже состоялась.

Я открыл нужную камеру — ресеп. Без звука, только картинка.

Алина в своём идеальном пиджаке, папка в руке, Соня в футболке, с хвостом, с папкой документов.

Они стоят почти вплотную, говорят. Я видел как уголки губ Алины чуть поднимаются, тот самый ядовитый полутон, как у Сони напрягаются плечи, как она делает вдох, сжимая в руке конверт, как её взгляд становится жёстче.

В какой-то момент Соня чуть отклоняет голову назад, будто от удара. Потом выпрямляется, говорит что-то, по губам можно было прочесть только «прогресс» и «сейчас». Разворачивается и уходит быстрым шагом.

Алина остаётся у стойки, улыбается кому-то, листает что-то в папке. Как будто только что не вонзала иголки.

***

Соня

Заявление лежало в моей сумке уже неделю.

Написанное ночью, в тот самый момент, когда всё только начинало вываливаться в паблики:

Когда была фотка с Алиной, начали шутить про «горячий босс и бухгалтерша» и я ещё не знала, чем закончится весь этот цирк с агентством.

«Прошу уволить меня по собственному желанию…». Цитаты из трудового кодекса, дата, подпись.

Я носила его с собой как аварийный выход. Как мини-огнетушитель: «Если всё станет совсем дерьмово ты всегда можешь вытащить его и уйти».

Вечером, после стычки с Алиной, я пришла домой, села на диван, достала заявление.

Разложила перед собой. Рядом положила бабушкино варенье (да, я реально дошла до того, что консультируюсь с вареньем).

Я взяла заявление, сложила пополам. Потом ещё раз. Потом порвала. Аккуратно, по линии. Полоски лёгли на стол, как маленькие белые червяки.

— Я уйду только, если сама решу, а не потому, что какая-то бывшая решила, что я — временная.

Сказала — и почувствовала, как внутри