Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

Историк А.В. Карташев очень удачно подметил основной побудительный мотив «борьбы за демократию», как иногда называют политические потуги боярско-служилой клики, под именем «Избранной рады». «В соседней русской и православной Литве, соединенной с короной Польской, жили родственные роды князей и панов русских, пользуясь широкими олигархическими привилегиями сословных сеймов и выборных королей. Связи с ними московских бояр не могли не порождать иногда соблазнительных помыслов»[282]. Есть основания выразиться еще более определенно: не «иногда», а часто рождал у бояр эти самые «помыслы».

Нетрудно понять, почему об этом синклите – «Избранной раде» так много положительных, если не сказать, восторженных, слов было произнесено многими историками, любителями «прогресса» и «западного пути». Ведь если бы влияние временщиков на Царя не прекратилось, а их «реформаторские замыслы» реализовывались бы и дальше, то верховная власть неизбежно ослабла, а государство просто обездвижелось задолго до Смутного времени. А ведь гибель «монстра», то бишь – Русского Государства, всегда была так желанна и Западу, и разномастным отечественным западолюбителям.

Потому на все лады и воспевают пресловутую «Избранную раду», приписывая ей все достижения первого десятилетия после коронации Иоанна Васильевича. Потому порой для «украшения списка» в ее ряды заносят имя даже такого замечательного пастыря и подвижника, как Митрополит Макарий, который советником и духовным наставником Царя являлся, а к «раде» не имел никакого отношения.

Радники стремились «спеленать» Царя, что называется, по рукам и ногам, сделать его правителем-марионеткой в руках аристократии, как то было в Польше и Литве, ставших в 1569 году единым государством – Речью Посполитой[283]. «Радники» много вреда принесли, но не добились главного: ограничить самодержавную власть боярским своеволием. «Главным препятствием на их пути к успеху был Царь Иоанн – человек неукротимого нрава, большого ума и таланта, человек, уверовавший в свое особое предназначение заступника Отечества, хранителя истинного Православия и «самодержавства», дарованного ему Богом»[284].

«Рада» чинила препятствия воле Царя на каждом шагу. Иоанн с содроганием вспоминал, что временщики, «даже малейших и незначительных, вплоть до пищи и сна, нам ни в чем не давали воли: все было по их желанию, на нас же смотрели как на младенцев»[285].

Мало того. Они вообще были всегда против любых намерений Иоанна Васильевича покидать Москву, будь то по ратным делам или в случаях паломничества по святым обителям. Они боялись, что Царь, лишившийся «надзора» этой самой «рады», откажется от ее «услуг» и найдет себе других советчиков.

Кабала «рады» оставалась для Иоанна тяжелым воспоминанием и через многие годы. В 1577 году он писал князю-изменнику Курбскому: «Растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня отстранили от власти; на словах я был Государь, а на деле ничем не владел; сколько напастей я от вас перенес, сколько оскорблений, сколько обид и упреков!»[286]

Это «закулисное правительство» страстно ненавидело Царицу Анастасию и ее родню, не входившую в боярскую клику, помышлявшую о воцарении Владимира Старицкого. Они ненавидели ее не только за то, что имела влияние на Самодержца, но и за то, что была столь же благочестива, как и супруг. Вместе молились, постились, вместе отправлялись на богомолье, в том числе и пешком в Троице-Сергиев монастырь. Для поводырей «рады» все это было невыносимо. Сами они давно никуда пешком не ходили, а тем более в монастырь, расположенный за десятки верст от Москвы. Первый раз Царь и Царица совершили такое паломничество сразу после венчания, в феврале 1547 года.

Потому клеветали на Анастасию, обвиняли ее в «ворожбе», в «колдовстве», к чему не имелось ни малейшего основания; рождали зловещие слухи и «предсказания», одно страшнее другого. Когда в мае 1553 года, после преодоления тяжелой болезни, Царь решил с женой и сыном-малюткой Дмитрием совершить многодневное благодарственное паломничество в Кириллов монастырь на Белоозере, то клика просто взъярилась. Не должен Государь так надолго покидать Москву! Чтобы отвратить его от поездки, пустили слух о роковых «знамениях», сулящих несчастье. И оно случилось. Вот как его описывает биограф Грозного.

«Передвижения» наследника сопряжены были со сложной церемонией. Няньку, несшую ребенка, непременно должны были поддерживать под руки двое знатнейших бояр. Во время путешествия из Кириллова царский струг пристал к берегу, и торжественная процессия вступила на сходни. Сходни перевернулись, и все оказались в реке Шексне. Ребенка, выпавшего из рук няньки, тотчас достали из воды, но он был мертв»[287].

Трагический эпизод невольно вызывает вопросы и предположения, до сего дня не объясненные. Ничего не известно ни про судьбу «царской няньки», ни о месте самого происшествия, ни о том, почему «двое бояр», имена которых известны, они названы в Московском летописце, нарушили церемониал и не поддерживали малютку. Никакого «государева расследования» не проводилось, виновных не искали. Царь и Царица оплакали и похоронили сына-первенца.

Зная впечатлительность и податливость Иоанна Васильевича к восприятию предзнаменований, скрытых смыслов, трудно сомневаться в том, что он «забыл» о том, как долго и настойчиво отговаривали «близкие советники» от поездки в Кириллов, предрекая ему «горе». И имена бояр, кто злословил, как и тех, кто ухмылялся и с трудом сдерживал радость от царского несчастья, тоже наверняка помнил. Не исключено, что кто-то из них потом и поплатился, возможно, и жизнью, когда Грозный Царь начал подвергать опале вельмож, далеко не всегда объясняя причину подобных карательных решений.

«Радники» с недоверием и опаской относились ко всем случаям, когда Царь беседовал с духовными мудрецами. Они боялись того, что Иоанн услышит наставления и поучения, не согласованные с мнением «ближних любезников». Что ему там наедине «нашепчут» монахи и старцы, к слову которых так чуток Иоанн?

Князь Курбский и через много лет с негодованием писал в «разоблачительном» третьем письме Царю Иоанну в 1579 году, что во время посещения Николо-Песношского монастыря под Дмитровом, по пути в Кириллов в 1553 году, Царь «все утратил», так как внимал молитвам и советам «Вассиана Топоркова, из среды лукавейших иосифлян, который тебе советовал и нашептывал, чтобы ты не держал при себе советников мудрых, и по наставлению других, подобных ему советчиков, из среды монахов и мирян»[288].

Оставим в стороне домыслы о том, что «нашептывал» Царю в монастырском уединении седовласый старец. Заметим только, что Вассиан (Топорков) – племянник преподобного Иосифа Волоцкого, с 1525 года являлся епископом Коломенским, был близок Митрополиту Даниилу и Великому князю Василию III, который с ним много общался перед кончиной. В 1542 году, после торжества клана Шуйских, покинул коломенскую кафедру и удалился в монастырь, где и пребывал до конца