Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

как Владимир Старицкий со своей матерью подбирали «нужных людей», готовя переворот. Узнал и имена тех, кто отшатнулся от него, кто мысленно готов был присягать на верность двоюродному брату законного Государя. И он всех их простил, думая, что исцелит их души любовью. Шли годы, но «исцеления» не наблюдалось, плелись новые заговоры, строились новые козни. И тогда рука Самодержца обрушилась на этих злоумышлителей против Помазанника Божия. Все они поплатились[299]…

В событиях марта 1553 года удивляет одно обстоятельство: та самая пресловутая «рада» никак себя заметно не проявила. Да присягнули на кресте Царевичу Дмитрию, но не стали эти, «близкие други», во всю силу на защиту Божеского и человеческого закона. Когда решалось будущее страны – умолкли и затихли. Даже голоса попа Сильвестра, разоблачавшего и клеймившего Именем Божиим «отступников» и «нечестивцев», слышно не было. Как будто потерял дар речи, хотя пользовался несомненным влиянием. В Лицевом летописном своде о нем сказано, что «был Сильвестр в совете и великой милости у князя Владимира Андреевича и его матери княгини Евфросинии»[300]. Это уже было фактическое соучастие в заговоре; «сердечная дружба» между Царем и Сильвестром закончилась.

Фактически Сильвестр являлся духовным лидером этой самой «Избранной рады», так как именно он одно время пользовался особым почитанием у Царя. Курбский в своих писаниях восхвалял Сильвестра, называл «блаженным», который открывал Царю «знамения от Бога». Правда, в своей «Истории о Великом князе Московском» беглый князь невольно разоблачил и Сильвестра, и Алексея Адашева. Оказывается, «блаженный» в пылу воспитательного порыва, «прибавил немного благих козней, которыми задумал исцелить большое зло». Он был «хитрецом ради истины» (!!!), вступившим в сговор с Алексеем Адашевым «на пользу и общее благо». Подразумевалось, что такие люди, как Сильвестр, Адашев и князь Курбский, «общее благо» разумели куда лучше, чем Царь Иоанн или святитель Митрополит Макарий.

Подлинных биографических сведений о Сильвестре сохранилось немного. Известно, что он был родом из Новгорода и примерно в середине 40-х годов был вызван в Москву Митрополитом Макарием, знавшим его как человека книжного и благочестивого. Сильвестр очень возвысился после грандиозного пожара летом 1547 года, когда в обгоревшей рясе, в чаду и дыму, представ перед молодым Царем чуть ли не в образе пророка Нафана[301], обличающего Давида. Иоанн поверил ему, поверил, что это несчастье – кара Божия.

Невиданный пожар начался в десять утра 21 июня 1547 года. Загорелась на Арбате церковь Воздвижения Честного Креста, а далее, как говорит летопись, «огонь потек как молния». Погода была сухая, ветер очень сильным, и пламя распространялось во все стороны. Горело все, что встречалось стихии на пути: храмы, палаты, дома обывателей. В Кремле выгорели: Оружейная палата с оружием, Постельная палата, где хранилась казна, двор Митрополита, церковь Благовещенья, Чудов монастырь, Вознесенский монастырь, а в нескольких местах взорвались пороховые склады в кремлевских погребах и стены рухнули. Погибло в огне множество людей (летопись называет 1700 человек) и около 25 000 домов и строений.

В Кремле сохранилась только церковь Успения, все образа и сосуды уцелели. Спасал святыни Митрополит Макарий, сам чудом уцелевший. Как повествует Никоновская летопись[302], «вышел Митрополит из церкви, а с ним шли Кекса Татищев да священник Успенского собора Иван Жижелев – те оба сгорели на площади, а Митрополит ушел на стену городскую, на тайник у реки Москвы. Там от тяжелого дыма и от великого жара невозможно было находиться, и начали его спускать с башни, обвязав веревками, к Москве-реке; и оборвались веревки, и расшибся Митрополит, и, едва отдышался, и отвезли в монастырь на Новое (Новоспасский монастырь. – А.Б.), едва живого»[303]. В Житии святителя говорится, что Макарию «в пожаре опалило глаза так, что правое око его перестало видеть»[304].

Молодой Царь с семьей и двором находился в селе Воробьеве, на Воробьевых горах, и оттуда с ужасом взирал на «огнь несказанный». Бедствию предшествовали знамения, и самое тяжелое случилось 3 июня, когда в Кремле упал колокол «Благовестник», у которого отломились «ушки». По велению Царя «ушки» уже после пожара восстановили, а колокол водрузили на колокольню…

Иоанн был потрясен, потрясен и растерян. Он сам об этом сказал через четыре года перед лицом Стоглавого собора в 1551 году. «Тяжкие и великие пожары» – кара Божия за «премногие грехи наши». Огонь «пояде святые Божие церкви и многие великие и неизреченные святыни, и святые мощи, и многое безчисленное народа людска». Прошло несколько лет, а боль от того события не утихла, а ужас страха не выветрился из души и из памяти. В тот трагический день «вниде страх в душу мою и трепет в кости мои, и смирился дух мой…»[305]

Вернувшись на пепелище, которое теперь являла златоглавая столица – «Третий Рим», Иоанн жаждал совета и наставления. «Отец благочестивый» Митрополит Макарий был почти при смерти (Царь навестил его через два дня после пожарища), а все, которые рядом, сами пребывали в печали и страхе. И тут явился Сильвестр, с «ясным словом» и «крепкой речью», призывающий к покаянному очищению от грехов земных, взывавший к милости Судьи Небесного.

Сильвестр не стал ни духовником Царя, ни государственным служащим; он пользовался неофициальным доверием. В 1553 году Иоанн начал охладевать к Сильвестру, его расположение постепенно сошло на нет, так как за напыщенными и страстными речами Сильвестра о «Божией правде» и «Божием суде», он разглядел скрытый злокозненный умысел.

В 1560 году, после смерти Царицы Анастасии, священник Сильвестр, потерявший к тому времени все свое влияние и «верных друзей» в лице Адашева и Курбского, без всякого принуждения удалился в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял постриг с именем Спиридона. По всей видимости, именно там он и скончался. Точная дата смерти неизвестна, но предполагается, что – в 1566 году.

В 1564 году Царь писал, что «не причинил Сильвестру никакого зла», и это было абсолютной правдой. Известно, что Иоанн Васильевич в 1572 году переслал в Кириллов монастырь на помин «по попе Сильвестру да сыну его Анфиму» 25 рублей и 25 алтын»[306].

Сильвестр – известное имя в истории Русской духовно-письменной культуры. Сохранилось несколько его посланий, но главным образом известность ему принес «Домострой». Не все согласны с авторством Сильвестра; одни утверждают, что ему принадлежит только часть, другие – что он являлся только редактором. Надо сказать, что никто из исследователей ничего не может утверждать наверняка, а потому и уместно считать данное произведение плодом творческих усилий именно священника Сильвестра[307]. Здесь необходима одна важная, так сказать, интерлюдия историософского порядка.

В XVI веке «русский» и «православный» выступают как понятия аутентичные. Они таковыми являлись и раньше, но специфика эпохи добавила один важный мировоззренческий момент: четкое представление о вселенской миссии Руси и о христианском предназначении царя