Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

северо-востоке страны, в Ростовской земле. Люди там долго поклонялись каменному идолу Велесу, недалеко от которого Авраамий и основал обитель. Упорство идолопоклонников было столь непримиримым, что Авраамия охватывало отчаяние. Однако ему явился Иоанн Богослов[257] и вручил тот самый посох, которым Авраамий и сокрушил идола, а всех жителей привел ко Христу. С тех пор посох Иоанна Богослова и хранился как великая реликвия в основанном Авраамием монастыре.

Иоанн знал Житие Авраамия Ростовского, прославленного в лике святого еще в XIII веке. Именно этот посох Иоанна Богослова, эта победоносная хоругвь – знамя Христово, – Царь Иоанн, оковав в серебро, сделал не только символом своей царской власти, но именно знаком торжества веры над грешным миром. Потому Царский посох и фигурирует во многих эпизодах биографии Иоанна; им он иногда, как утверждается, пинал и бил своих врагов, стремясь изгнать бесовское начало, пытаясь сокрушить ненавистников Христа, как когда-то совершал по благословению Иоанна Богослова преподобный Авраамий.

Здесь самое время коснуться одной грязной легенды, которая напрямую связана с посохом Царя. Породил ее предатель князь Курбский в своей «Истории о Великом князе Московском». Среди массы злобной нелепицы в этом опусе встречается и упоминание о «царском жезле», которым якобы Иоанн пользовался в качестве … кочерги. Говоря о «злодеяниях» Иоанна, Курбский огласил просто «леденящую кровь» историю. Истязания «опытнейшего мужа» князя Михаила Ивановича Воротынского протекало следующим образом.

«Царь приказал положить его, Воротынского, связанного на дерево между двумя огнями и жечь этого разумного и в делах светлейшего князя, и рассказывают, что пришли палачи со своим главным катом и мучили победоносца, а сам Царь подгребал жезлом своим проклятым угли под тело святое… Неповинного, измученного и изожженного огнем, наполовину мертвого и еле дышавшего» боярина отправили в «темницу на Белоозеро, и только как три мили отвезли», он и скончался[258].

Свой пасквиль Курбский сочинял в 1573 году, со дня его предательства и бегства в Литву прошло много времени. Сам он почти десять лет ничего не видел и никаких личных наблюдений иметь не мог. Ему кто-то «рассказал», но имени своего «информатора» инсинуатор не открыл. Если же отбросить сплетни и обратиться к документам, то выясняется, что умерший «поджаренный» боярин М.И. Воротынский в 1574 году подписал устав о сторожевой службе! И хотя позже Михаил Воротынский подвергся опале, но был жив до конца 70-х годов, что уже само по себе опровергает клеветнические измышления. Уместно заметить в этой связи, что злобная басня Курбского так приглянулась историкам, что со времен М.Н. Карамзина она фигурирует во многих сочинениях в качестве «исторического факта».

Иностранцы, бывавшие при дворе Царя Иоанна, указывали на то, что в правой руке он обычно держал определенный символический предмет. Англичанин Ричард Ченслер (†1556), находившийся в России в 1553–1554 и 1556 годах, описывая царский прием, свидетельствовал: «Великий князь сидел на позолоченном сиденье в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке; другой рукой он опирался на ручку кресла».

Другой англичанин, Климент Адамс, оказавшийся вместе с Ченслером в России в 1553 году, утверждал, что Царь «сидел на возвышенном троне, в золотой диадеме и богатейшей порфире, горевшей золотом; в правой руке у него был золотой скипетр, осыпанный драгоценными камнями».

Английский путешественник и дипломат Антоний Дженкинсон, четыре раза побывавший в Москве, в первый раз в 1557 году, написал: «25-го декабря, в день Рождества, я был принят Царем и поцеловал его руку. Он сидел на возвышении на красном троне, имея на голове богато украшенную корону и золотой жезл в руке; он был одет в золотую одежду, украшенную драгоценными камнями»[259].

В вышеуказанных случаях речь все-таки идет не о посохе как таковом, а только о скипетре, который использовался в особо торжественных церемониях.

В записках иностранцев встречаются и упоминания, собственно, и о посохе. Бывший опричник Генрих Штаден, вспоминая царский выход в Кремле, рассказывал, что был «Великий князь в своем одеянии в сопровождении многочисленных князей и бояр в бриллиантах и золоте. Великий князь держал в руке прекрасный драгоценный посох с тремя огромными драгоценными камнями»[260].

В августе 1581 года, когда Царевич Иоанн был еще жив, Иоанн Грозный принял в своей летней резиденции в Старице[261] посла папы Григория XIII Антонио Поссевино, который описал, как выглядел Царь. «Вотканные драгоценные камни с удивительным искусством украшали его золотую одежду. С плечей спускался плащ, сделанный таким же образом. Каждый палец украшали по два-три перстня с оправленными в них большими драгоценными камнями. Был у него и серебряный посох, похожий на епископский жезл, отделанный золотом и драгоценными камнями. Его московиты называют «possok»[262]…

Нет сколько-нибудь надежных подтверждений того, что именно этим атрибутом духовной власти и силы – посохом Авраамия – Иоанн Грозный нанес смертельную рану старшему сыну. И главное: существовал ли сам по себе роковой «удар» в действительности? Версия об ударе – всего лишь предположение, которое ни доказать, ни опровергнуть невозможно. Об этом надо именно так и говорить, а не тиражировать злобную сплетню в качестве «исторического факта».

Куда больше оснований считать, что все выглядело иначе. Сохранилось письмо Грозного земским боярам, покинувшим Александрову слободу 9 ноября 1581 года: «Которого вы дня от нас поехали, и того дни Иван сын разнемогся и ныне конечно болен… а нам, докудово Бог помилует Ивана сына, ехати отсюды невозможно»[263]. То есть сын тяжело заболел за десять дней до кончины и отец переживал за его здоровье.

Антонио Поссевино

Гравюра А. Хами из кн. «Иллюстрированная галерея иезуитов», 1893 г.

О чем можно писать, не используя никакого сослагательного наклонения, так это о том, что смерть старшего сына стала для Царя тяжелейшим потрясением. Он рыдал, молился денно и нощно и от горя едва не лишился рассудка. После похорон Царевича в Благовещенском соборе Кремля Иоанн Васильевич на помин души усопшего сделал большие вклады в различные монастыри, а Троице-Сергиев монастырь получил на эту цель огромную сумму – 5000 рублей[264]. В начале 1582 года крупные пожертвования на помин души усопшего поступили и православным обителям на Афоне, в Иерусалиме и на Синае. По мнению Антонио Поссевино, таких пожертвований поступило более чем на 10 000 рублей (постройка большого каменного храма обходилась не дороже 1000 рублей). Если это так, то Иоанн Грозный для XVI века являлся самым щедрым жертвователей для Церквей Востока среди христианских правителей.

6 января 1582 года Иоанн посетил Троице-Сергиев монастырь, и призвав к себе старцев Евстафия Головкина, Варсонофия Якимова и своего духовника, бывшего архимандрита Спаса-Андроникова и Троице-Сергиева