Архип - Евгений Чернышев

Ознакомительный фрагментиз ряда вон. Поэтому, придержав язык, Архип молча подал старику кружку воды, взятой тут же, из стоящего в сенях ведра, принесенного еще Матвеем, а потом кивком пригласил в свою мастерскую. Мотнув головой на стул, колдун, не дожидаясь, пока староста сможет нормально говорить, принялся заполнять свою походную сумку. Тряпки для перевязки, останавливающая кровь мазь, несколько разных противоядий.

— Архип Семеныч, беда, — наконец, обрел дар речи гость. — Дети в лесу пропали. За Черной…Ой, — старик вздрогнул, когда одна из склянок выпала из рук колдуна и разбилась об пол.

— Где? — Архип сперва даже не поверил своим ушам. — Какой баран…

— Охолони, Архип Семеныч, не руби с плеча, — попытался остановить закипающего колдуна староста. — Не виноват в том никто. Это Никифора дети. Того, что две весны назад жену потерял… Несмысшленые еще они.

— Да чтоб ему в рот… — колдун покраснел, словно рак. — Несмысшленные? А где отец был? Опять валялся залившись брагой по самую макушку?! Да чтоб ему крысы весь срам выели!!! И что теперь? Все! Андрей Семенович, готовь гробики на его деточек! Их за Черной схарчат и не подавятся! Забыл что в ранишние времена творилось?! Нет туда ходу людям! Нет!!!

При этом, вопреки собственным словам, Архип продолжал собираться. Только теперь в сумку отправлялись вещи все страннее и страннее: коробка спичек, клубок нетолстой пеньковой веревки, тщательно завернутый в расшитую узорами ткань православный крест, сложенный вчертверо большой платок, деревянный гребень, булавочница, фунтовый мешочек соли и такой же пороху. Закончив со своим делом колдун прекратил ругаться, повернулся к старосте и уже достаточно спокойно сказал:

— Прокляну мразь! — и деловито спросил. — Где их видели последний раз? Кто? И когда?

— Утром было дело. Аккурат за третьими петухами. У Мавкинова брода, — Архип бессильно взвыл, витиевато выругался и, порывшись в дальнем углу одного из многочисленных шкафов, выудил оттуда ржавую двузубую вилку. Аккуратно, чтобы невзначай не коснуться острых зубьев, он завернул прибор в кусок грязной мешковины и отправил к остальным припасам. — Там неподалеку мальчишки из Ночной рыбачили. Так они и видели, как дети вброд идут. Они бежали, кричали, но куда там. Никифоровские то ль не слышали, то ль страшились чего… В общем, когда пацаны до брода подоспели, те уже в чащу ушли. Мальчишки следом идти не рискнули, к отцу побежали. А тот уже на лошадь вскочил и ко мне, а я — к тебе. Сейчас у дороги ждет. Дети его на Броду караулят, вдруг назад вернутся.

— Не вернутся. — отрезал колдун, сосредоточенно обматывая ноги портянками, прежде чем вставить в ботинки. — Не то место это, чтоб запросто людей отпускать. Хорошо хоть сами не побежали следом. Радостно, что хоть у кого-то голова не только, чтобы хлеб рубать, — недовольно пробормотал Архип да так, что было непонятно, похвалил он или оскорбил. И кого именно. — Мне лошадь привел?

— Да Архип Семеныч, все сделал. На моей поедешь, я пока народ собирать буду, позже двинусь. Еще я за Семеном Бирюком послал. Он охотник хороший, глядишь сподручнее вместе будет.

— Попа бы лучше позвал.

— А поможет? Так это… мигом, — засуетился староста, встряхнув серебристой шевелюрой.

— Не поможет. Но зато мне будет веселее, если этот фарисейка поперед меня сдохнет, — криво ухмыльнулся Архип.

— Чур тебя, Архип Семеныч, — замахал руками Адрей. — Не кликай беду, авось все обойдется.

— Авось и обойдется, — этом повторил Архип, хотя лицо при этом имел такое, что молоко могло скиснуть. — Пошли. По крайней мере, от скуки я сегодня точно страдать не буду.

Староста не обманул. У начала лесной тропы ожидали три лошади. На одной восседал невысокий кряжистый мужик настолько обросший, что голова его казалась сплошным комком густой черной шерсти из которой торчали внимательные водянистые глаза да острый узкий нос. Семен по прозвищу Бирюк. Лучший охотник и следопыт на всю округу. Около второй, очищая веточкой от земли копыта, крутился молодой дебелый крестьянин в цветастом кафтане и потертой мурмолке. Видимо, тот самый проводник из Ночной, отец мальчишек, заметивших ушедших в лес детей. Третья лошадь была оседлана, с удобной переметной сумой на крупе. На ней, судя по всему, приехал староста, а теперь она же предназначалась Архипу. Поручкавшись со спутниками, колдун попросил старосту отнести в купеческую лавку наскоро нацарапанную записку и скомандовал выступление. До Ночной, крошечной деревушке на десяток срубов, сиротливо примостившейся на самой окраине округа, почти у самой кромки диких лесов, основанной совсем недавно, и полудюжины лет не прошло еще, предстояло идти быстрой рысью не менее пары часов.

До деревни долетели споро, проскочили ее, одна прямая улица, не заметив, а там уже и до злосчастного брода было рукой подать. В дороге, прямо на конях пообедали. Благо староста или, куда вероятнее, жена его, Ангелина Сидоровна была женщиной основательной и не терпела непорядка, позаботились обо всем и в суму на Архиповском коне был уложен хлеб, свежая солонина да мех с квасом. Сытно и вкусно. Для еды на скаку и придумать лучше нельзя.

Около брода через неглубокую, и широкую, а от того необычно спокойную в этих местах Черную собралась уже основательная куча народу. Это всегда удивляло Архипа, казалось бы, волость здоровенная, поселения растянуты на сотню верст в обе стороны, а вот нет же. Стоит в одном углу случиться чему, так полдня не проходит, как уже в противоположном старухи на лавках обсасывать все подробности будут. Вот и сейчас примерно с пару десятков мужиков и баб неуверенно толкались на берегу, собравшись кружком вокруг чего-то прямо на дороге в нескольких десятков шагов от берега. Или кого-то.

Кого именно Архип разобрал, подобравшись поближе. В центре группы стоял и отчаянно махал руками Никифор. Известный на всю округу пьяница и лентяй, давно пропивший последнюю рубаху, живший только милостями добросердечных односельчан, жалевших забулдыгу и его детей. Да еще тем, что беспощадно гонял детей собирать грибы да ягоды. Дикоросы он обменивал в купцовой лавке да у местных бабок на пропой и, значительно реже, еду. Окружающие Никифору сострадали, мол, спился с горя великого, жену схоронил двух лет не прошло. Но у Архипа память была лучше, чем у деревенского мира, он помнил, как не раз и не два пользовал Настасью, Никифорову жену, после очередных побоев нанесенных в уматину укушавшимся супружником. Но еще Архип давно привык не лезть со со своим мнением к окружающим, хотелось людям привечать сволочь, ничтожество и душегуба, пусть привечают, у него своих проблем полный амбар. Вскоре стали различимы и вопли, издаваемые Никифором. Пьяным и дурным голосом тот вещал:

— Да что ж