Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли

важно попасть достаточно близко. Будь то композитный портрет, возрастная коррекция, посмертный снимок или лицевая аппроксимация, мы стараемся максимально приблизиться к тому, как выглядел человек, и так повышаем шансы на раскрытие дела. Порой это выводит из себя, выматывает и отнимает кучу времени, но я ни за что на свете не согласилась бы на другую работу.

Я понятия не имела, как трудно будет стать профессиональным судебным художником. Конечно, я знала, что просто попасть в ФБР уже нелегко, но даже не знала, каким узким, чуть ли не микроскопическим полем является судебное изобразительное искусство. По сравнению с тысячами судмедэкспертов, экспертов-криминалистов и офицеров полиции, в США работает не более пятидесяти профессиональных судебных художников. Это – обоснованное предположение; никто не знает точно, сколько нас, потому что у судебных художников нет официального профсоюза или совета по сертификации. Каждая организация имеет право нанять себе человека, обладающего достаточными навыками для этой работы.

Судебные художники работают в ЦРУ и Секретной службе, а также в полицейских департаментах больших городов вроде Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и Детройта. Общий знаменатель – все они являются сотрудниками правоохранительных органов. Поскольку судебные художники участвуют в текущих следственных действиях, они должны придерживаться протокола относительно улик (включая скелеты и черепа), а также уметь выступать в суде, давая показания относительно своих выводов. Единственное исключение – Национальный Центр по поискам пропавших детей, некоммерческое агентство в Александрии, Виргиния, где судебные художники создают лицевые аппроксимации и возрастную коррекцию портретов детей.

За этими пятьюдесятью или около того судебными художниками стоят сотни других сотрудников правоохранительных органов, исполняющих схожую работу – обычно фотороботы, – наряду с другими обязанностями. Большинство из них – те, кто принял присягу, то есть офицеры полиции, детективы и т. п., но есть и вольнонаемные: техники-криминалисты, аналитики и диспетчеры, которым эти обязанности достались просто потому, что однажды кто-то из детективов спросил:

– Никто из ваших знакомых не умеет рисовать?

Я никогда не видела судебного художника, который относился бы к своему делу спустя рукава. Все эти люди горят своей работой, стремятся помогать жертвам, зачастую сами оплачивают себе тренинги и перерабатывают, не требуя сверхурочных и не жалуясь.

– Я ни за что не выйду на пенсию, пока держу в руке карандаш, – говорят они. И я говорила точно так же.

2

Дочь Уолтера Брауна

Я никогда не мечтала о карьере в любой из сфер, связанной со смертью или преступлениями. Когда кто-нибудь спрашивал меня, кем я буду, когда вырасту, я не могла ответить, потому что не знала.

Помню, я смотрела с отцом полицейские сериалы вроде «Облавы» или «Гавайев 5.0», и там попадались серии, в которых художник по описаниям рисовал портрет преступника, помогая поймать плохого парня. Один раз скульптор воссоздал по черепу лицо мертвого, и с его помощью удалось узнать, кто убийца. Разве не круто?

Но мне никогда не приходило в голову, что судебное изобразительное искусство может стать моей работой, хотя ИЗО было моим любимым предметом в школе. Во-первых, я понятия не имела, как попасть на такую должность, – и никто вокруг тоже не знал, даже консультант по профориентации. Я просто выбросила подобные мысли из головы вместе с мечтами о том, что мне будут платить за поедание мороженого или хождение по магазинам.

Насколько я обожала рисование, настолько же ненавидела биологию и делала все, что в моих силах, чтобы не связываться с ней. Что угодно, лишь бы не видеть крови и кишок. Мысль о том, что придется вскрывать лягушку, наводила на меня ужас, поэтому мой напарник по лабораторной согласился сделать это за меня, если я потом составлю письменный отчет. В конце концов я решила слепить лягушку, лежащую на спине и приколотую иглами к серебристому подносу (алюминиевая фольга и крышка от обувной коробки). Затем я «вскрыла» ее, слепив кишечник из глины и раскрасив в розовый цвет, а потом затолкав внутрь тушки, в которой заранее сделала разрез в форме буквы Y. Мы оба получили пятерки за изобретательность, и я не замарала руки о кровь или формальдегид.

К моменту окончания школы я по-прежнему не знала, чем буду заниматься. Рисование было моим главным приоритетом, но колледж я себе позволить не могла. Я пробовала подать заявление на студенческий заем, но когда увидела сумму выплат, то едва не потеряла сознание. Даже если я получу диплом, что мне потом с ним делать? Я не была особенно амбициозной и не видела себя сотрудницей рекламного агентства, а торговля картинами на улице точно не позволила бы расплатиться с кредитом.

Армия казалась лучшим – если не единственным – карьерным путем для меня на тот момент. Большую часть детства я провела в Делавэре, где мой отец работал авиамехаником на военно-воздушной базе в Дувре. В конце 1970-х Дувр не мог похвастаться разнообразием работы; если не поступать в колледж, можно было устроиться только на фабрику «Плейтекс» или пойти продавщицей в торговый центр «Голубая курица» на шоссе 13.

Мой старший брат Джефф сразу после школы записался в армию и уволился в звании старшего сержанта, объехав весь мир. Он женился на любви всей своей жизни, когда служил в Германии, и был счастлив осесть в Дувре, где стал работать репортером в местной газете.

Кен пошел на призывный пункт, собираясь тоже записаться, но у него оказались проблемы с глазами, что стало для него спасением – он был очень мягким и доверял не тем людям, да и вообще был не создан для армейской службы.

Стив поступил в ВМФ на следующий день после получения аттестата, отчего мама впала в истерику, а папа подмигнул ему и показал большой палец. Оба они не знали, что он задумал, когда попросил дать ему на вечер машину, но таков уж был Стив. У него были стальные нервы и зловещее чувство юмора, а если он что-то решал, никто не мог заставить его передумать.

Моя старшая сестра Лорен по примеру отца записалась в ВВС авиамехаником. Выбор был крайне необычный: в 1977 году юные леди, особенно такие хорошенькие, как моя сестра, не очень-то стремились копаться в моторах С-141 и выковыривать машинное масло из-под ногтей. В детстве мы делили с ней комнату и никогда не ссорились подолгу, потому что нам предстояло ночевать в общей крошечной спальне. Рано или поздно одна из нас забывала, из-за чего все началось, и мы опять становились лучшими подругами.

Моя мама тоже служила в женской военной части, пока не забеременела Джеффом. О декретных отпусках