Либежгора - Рустам Разуванов

слезы. Я начал чувствовать себя неловко, впрочем, как и всегда в таких ситуациях. Я не знал, куда себя деть, и решил пока что согреть чайник, быть может, это помогло бы немного успокоиться нам всем, а особенно тете Вере. Я поставил чайник греться и услышал, как кто-то уже хлопнул дверью на крыльце. Входная дверь отворилась, и в дом вошла баба Нина. В руках у нее уже была дымящаяся кружка.

– Пей, доченька, пей.

– Что это?

– Да не бойся, Танюш, это на пользу.

– А что хоть там?

– Да тут ромашки с Иван-чаем. Хорошо будет, поспокойнее станет.

Тетя Вера аккуратно отпила из кружки. Видимо, отвар был горячим – она немного поперхнулась и утерла губы ладонью. Баба Нина посоветовала ей пить не спеша, как обычный чай. И тихонечко рассказывать о том, что случилось, так беда уйдет из сердца.

– Не спасла я нашу матушку, Таня, прощенья мне нет.

– Да что ты вбила себе в голову-то?

– Струсила я, убежала, не выдержала я испытания.

– Какого испытания-то, доченька?

– Ой, страшного, теть Нин. Ой, страшного!

– Расскажи не спеша.

– А ведь сказала она: «Не испугайтесь, а то и сами сгинете».

– Ну, хорошо ведь, не сгинули?

– Не ровен час, теть Нин, может, и за мной придут.

– Побойся Боженьки.

– Да кто придет-то?

– Ой, не знаю, кто это, сказала она так…

– Как, доченька, как сказала?

– «Когда они придут, – говорит, – тогда скажите им, что от меня. В глаза не смотрите, – говорит, – ничего не бойтесь и не ступайте никуда более».

– Это о ком? Кто – они? Расскажи толком.

– Ну, пришли мы к ней, с клуба-то.

– А почему вообще ушли?

– Люба так сказала.

– Так…

– «Время пришло», – говорит.

– Хорошо, а дальше?

– Пришли мы к ней, а она посмотрела на нас, пошептала что-то про себя, неприятно так.

– А что шептала, доченька?

– Да откуда я знаю, себе что-то там под нос, а сама на нас смотрела.

– Хорошо.

– И еще с кем-то в стороне разговаривала, словно еще кто в избе был. Потом дала бумажечку в руки и говорит…

– Это вот эту бумажечку-то, доченька?

– Эту, теть Нин.

– Так, и что же?

– «Идите, – говорит, – на перекресток дорог, Люба дорогу покажет».

– И куда пошли?

– На Либежгору ушли, туда дальше.

– А куда там?

– За Забун пошли, через топи, в глубину самую.

– Вот как, значит.

– «Да как придете, – говорит, – вот эту бумажечку ты возьмешь да прочитаешь вслух на перекрестке дорог».

– А где там перекресток дорог-то? Там же и дорог нет?

– А вот есть какие-то, непонятно и откуда.

– Хорошо, и что же?

– «Ну, – говорит, – как придете, так прочитай, и ничего не бойся. А когда они явятся…»

– Кто они-то?

– Не знаю, Танечка, ничего не знаю, нечистые какие-то.

– А она-то что сказала?

– Ничего не сказала, просто – они.

– Ладно, а дальше?

– «Как явятся, – говорит, – ничего не бойтесь, скажите им, что от меня пришли, и записку покажите, которую там прочтете, а когда они спросят, что нужно, скажи, что деточка за матушкой своей пришла».

– Так, и что? Пошли вы туда, доченька?

– Ой, страшно, теть Нин, всю дорогу я боялась, всю дорогу, но дошла.

– И как же?

– Встала я, а Любушка рядом. И прочитала.

– И что?

Тут тетя Вера словно замерла, ее пустые, почти стеклянные глаза вдруг заблестели, и затаив дыхание, она начала сбивчиво рассказывать. От ее голоса по моей коже пробежал холодок, а от того, что она рассказала, голова пошла кругом, я стоял и не мог поверить в услышанное.

– И тут раздался гул, такой длинный, как трубит кто-то. И страшно так, очень страшно, у меня от гула того ноги подкосились. Мы стояли, и Любушка все твердила мне: «Главное – не бояться, главное – не бояться». А как не бояться? Я чувствую, что от страха даже руки онемели, а потом подул ветерок такой тихонький, прямо в лицо. И в ту же секунду раздался дикий рев, и ветер поднялся, да так сильно, что деревья зашатались… И все, понимаешь? Все, страшно стало, понимаю, что бояться не нужно, а никак… Никак! Страшно – и все, до кончиков пят страшно. И Любка кричит сквозь ветер, а ураган такой засвистел, и деревья кругом затрещали, мы подумали, все, завалит нас сейчас. И вроде трещит, и вроде все двигается, и не поймешь, с какой стороны дерево валится… И Любка кричит: «Верочка, пропадем мы, страх одолел нас, пропадем теперь… Пропадем… Пропадем… Бежим, пока можем спастись еще!» И побежали. Страшно так бежать было, не оглядывались, а страх сильнее, и ветер нам в спину, и всю дорогу… Всю… Всю… Пока не вышли… Всю дорогу, пока бежали, все нам вслед кто-то топал, ой, как страшно было! И в глазах темнело от топота этого, знаешь, как лошади бежали сзади или лоси. Да только зверь-то догнал бы, а мы все бежали, а они сзади, словно мчались, да дотянуться не могли. Так мы и бежали, в глазах темнеет, ноги заплетаются, сзади ветер свистит, Любка кричит что-то, а я ведь не слышу… Свист в ушах и топот, и деревья так скрипели да шумели, словно все разом вот-вот повалятся… Так и бежали, бежали, бежали все… А потом… А потом все тише, а мы бежали… И вот до дома так ее бежали. Любка сразу к Воробьихе потащила. Мы пришли, а я не зашла в дом, стояла и плакала… Все тряслось, понимаешь? И слова не сказать даже. А потом вижу: Воробьиха вышла, на меня взглянула своим взглядом и ничего не сказала, мимо пошла. Ушла на задворок к себе. И Люба там села. «Не переживай, – говорит, – она сама сделает». А я и поскребла к нам, до дому, через поле… А в ушах все гул этот, все топот сзади, и боязно повернуться в сторону леса, словно тянет туда, засасывает, как в болото наступила, а ведь нет ничего, вслушиваешься – не слышно, а в голове все равно гул, знаешь, гул – и все. И топот, словно бегут сзади, а достать никак не могут.

Когда тетя Вера закончила, мы все переглянулись. Теперь наши лица были испуганными не меньше, но никто все же ничего не сказал. Тетя Вера молча отпила из кружки, кажется, ей действительно стало легче. Баба Нина продолжала сверлить ее взглядом, в котором плескались и шок, и недоверие, и трепет перед каким-то священным ужасом одновременно, еще через секунду она взяла кружку из рук тети Веры, отпила из нее, и вернула на место. Тетя