Либежгора - Рустам Разуванов

– А книжечки вот они, кто помоложе-то был, уже грамоте обученный, потом передавали, вместе с силой своей. Говорят, там страшная сила заключена была. Сейчас такого ни у кого нету.

– Ну, а книжечки ведь где-то есть?

– Есть, кто ж знает, кому они их передали.

– Значит, и сила эта есть, раз книжечки есть.

– Наверное. Вот Воробьиха-то сама, говорят, книжечку такую записывает, да, наверное, Любке и передаст. Недаром та все у ней ошивается.

– Нет, мы с Любушкой были, она не согласилась бумажку ту взять! Хотя баба Дуня сначала ей говорила это, а потом уже меня научала, что сказать надо. Она честная, говорит, людям помогать надо, потому и с бабой Дуней общается, у ней ведь никого нету, но с силой злой дела иметь не хочет. Не по ней это, говорит.

Баба Нина явно немного огорчилась. Чувствовалось, что ей очень хотелось обвинить эту тетю Любу в чем-то плохом или корыстном, хоть открыто она этого и не делала. Пока все продолжали спор о том, кто с кем по доброте душевной дружит, а кто на самом деле «змеюка подколодная», я еще раз глянул тайком под стол. Платочек был там. Он упал неаккуратно, и клочок бумажки, спрятанный в нем, вылез наружу. Мысленно я начал строить планы, как же мне его осторожно достать, когда все уйдут, и куда его спрятать. Хотя я и был уверен, что он сродни отстрелянной гильзе без пули, безопаснее все же было его не трогать. На всякий случай…

Глава 24. Дурные вести

Мама попыталась накормить тетю Веру обедом, ведь та до сих пор ничего не ела, но тетя Вера сослалась на отсутствие аппетита. Кое-как успокоившись, она перестала наконец-то плакать. Лишь нечастые вздрагивания напоминали о ее недавнем состоянии, близком к истерике. Мы все решили выпить еще по кружечке чая. Баба Нина уже собиралась уходить домой, как вдруг на крыльце раздался стук двери. Тима в ту же секунду залаял со двора. Мы все уставились на входную дверь в тревожном ожидании. На пороге возник председатель.

– Мир дому вашему, хозяева, я по делу.

– Проходи, Николай Васильевич, чаем угостим.

– Нет, спасибо, я уже дома пообедал.

– Дак давай полкружечки-то.

– Нет-нет, я быстро, сказать надо.

– Дак говори, коли так.

– Я вот что, дошли до меня слухи, Вера, что вы там с Любовь Степановной нечистую силу якобы повстречали в лесу.

– А отчего же это?

– А ты, Нина Ивановна, не мешай, обожди.

– А чего обождать? Может, кто неправду говорит?

– А ты знаешь, как это называется?

– Как?

– Антисоветщина с этой, с каким-то… Религиозным душком аж.

– Дак, скажешь, врут?

– А ты не выворачивай, не выворачивай, Нина Ивановна. Я предупреждал, что если так дело пойдет, я с таким настроением не справлюсь, то позвоню куда надо?

– Ну позвонить-то всегда можно. Звони, коли так, ты у нас председатель же.

– Это ты на что намекаешь сейчас?

– А на то, что грешно настрадавшихся людей во лжи обвинять!

– А я во лжи и не обвиняю! Я говорить пришел, если бы обвинял, давно бы уже сообщил куда надо, ясно?

– Ну, тише, будет вам, теть Нин, не ругайтесь, а ты, Николай Васильевич, говори, раз уж за тем пришел.

– Вот что, вы это бросьте! Нечего слухов распускать, Танюш!

– Да помилуй, мы и слова-то никому не сказали, сами только услышали, а уже и до тебя дошло!

– А до меня слух уже дошел, я и Любу предупредил, и тебя предупреждаю! Ни слова о всякой чертовщине, вы еще непонятно чего испугались!

– Да будет! Не скажем!

– Еще неизвестно, что видели, а по сути, как я понял, ничего и не видели. Там, может, лосей стадо гнало вас сзади, а вы со страху чуть не обмерли.

– А как же лоси так гнали, что догнать не могли?

– Да мало ли как бывает! У вас у всех уже, того, с этой темой. Какие-то черти в лесах, бродит там кто-то чужой… Нет там никого! Лес – он наш всегда такой был, с детства… Все что-нибудь бродит, шуршит, или померещится что. Лес – он на то и лес, он же живой, мать вашу! А вы!..

– Полно, мы молчим и говорить о таком никому не собирались, мы вот Верочку в себя приводили только, так она напугана была!

– А в лес зачем? Я же строго-настрого запретил! Никому, у кого нервы сдают, тому ни шагу, иначе тут поголовно такая эпидемия будет! Эта зараза быстрее вас сгложет, чем чума какая скот!

– Николай Васильич, а ты бы за своей матушкой не пошел бы? Я же как лучше хотела, как можно сиднем сидеть, когда человек родной пропадает! Ты бы как сделал?

– Ну, полно, Вера, полно! Я не осуждаю, но теперь знай, больше ни шагу туда!

– Да ноги моей там и по доброй воле больше не будет… Находилась, на всю жизнь хватит теперь!

– Вот и хорошо, а люди пошли, не переживай! Сейчас вот Дым пошел, и еще с ним. Говорят, никаких деревьев поваленных или еще чего. Чисто, никакого урагана не было, это вам от страха там привиделось.

– Вот дак да…

– Ничего нету! Так что молчи, а кто расспрашивать будет – скажи, померещилось страшное, и все, нечего подогревать их интерес. А то сегодня одно скажут, а завтра еще пуще навыдумывают! И такого, чего вы и сами не видели!

– Да ты присядь, чего столбом-то стоишь?

– Да, Танюш, спасибо, присяду, еще что сказать хотел, забыл уже, старый.

– Может, чаю все-таки?

– Нет, спасибо. А!.. Вспомнил! Генка повесился.

– Ах!

– Батюшки…

– Еще не чище!

– Перепил, со Степкой пили, тот его успокаивал, говорит, истерика была, потом отошел в уборную, возвращается… А тот уже висит. Прям на перекладине, в избе.

– Страх-то какой!

– Вот часа пол назад с петли вынимали, там пока убираются. Милицию вызвали.

Завтра, наверное, хоронить будут.

– Ужас!

– Это что же делается-то?

– Ну вот так вот, я сразу к вам. Там чертей видят, тут повесился, уже не знаю, как и бороться с этим. Скоро сам свихнусь, может.

– Да ты что?! Брось такое говорить!

– Все, не знаю, бегом к вам, ладно, я обратно, а вы обещайте – молчком! Лишнего не говорите!

– Да все уж, договорились. Ой, Генку-то как жалко!

– Вот до чего алкоголь доводит. Недаром говорят, нельзя пить, и хуже бывает, не слушаются ведь, а потом вот что!