Легенды и мифы Санкт-Петербурга - Наум Александрович Синдаловский

«Американки» – так называли ленинградцы трамваи довоенного производства за их внешнее сходство с пульмановскими железнодорожными вагонами.

Ленинградский трамвай. В 1941 году ему еще не было 35 лет от роду, но он уже завоевал небывалую популярность, органично вписался в городскую среду, стал привычным и необходимым. Уже тогда начал складываться знакомый образ самого «трамвайного» города мира, каким стал Ленинград много позже, после войны. В 1917 году в Петрограде насчитывалось всего 146 километров трамвайных путей. В 1928 году их протяженность достигла 274 километров, в 1970 году она составила 532 километра и, наконец, в середине 1980-х годов приблизилась к тысяче.

До 1933 года в распоряжении ленинградских трамвайщиков находились двухосные небольшие вагоны. Их вместимость никак не могла удовлетворить потребности быстро растущего города, трехмиллионный житель которого ожидался к 1940 году.

Трамвай на перекрестке Литейного проспекта и Никольской улицы. Фото, 1942

Усилиями специалистов под руководством Д.И. Кондратьева был найден оптимальный вариант трамвайного вагона для Ленинграда. Это был отечественный четырехосный вагон, хорошо памятный ленинградцам и прозванный ими «американкой» – по сходству внешнего вида с американскими пульмановскими железнодорожными вагонами. К началу войны их было около четырехсот. Модель оказалась настолько удачной, что находилась в бессменной эксплуатации почти 45 лет и только в 1975 году была окончательно снята с маршрутов.

С началом блокады сократилось производство электроэнергии, для нужд фронта была мобилизована часть трамвайного парка. Для пассажирского обслуживания были оставлены лишь маршруты, связывавшие противоположные районы города. Одним из них был самый протяженный городской маршрут № 4. Пересекал он буквально весь город: с острова Голодай, через Васильевский, проходил по Дворцовому мосту, Невскому проспекту, поворачивал на Лиговку и завершал свой долгий путь у Волкова кладбища.

На маршрутных табличках так и было написано: «Остров Голодай – Волково кладбище». Такое сочетание давало повод для мрачноватого блокадного юмора, хотя веселое дребезжание редких трамвайных звонков, тяжелое громыхание вагонов на рельсовых стыках и дикий колесный скрежет на поворотах были для ленинградцев признаками неугасающей жизни. Появления трамвая с нетерпением ждали, радостно приветствовали, по его поводу шутили и складывали анекдоты, ему давали неожиданные имена.

Потому таким страшным оказалось утро 8 декабря 1941 года, когда в городе окончательно остановились трамваи. И таким ликующим – день 15 апреля 1942 года, когда на 219-е сутки блокады в городе вновь раздался трамвайный звонок. По воспоминаниям современников, ленинградцы снова улыбались и плакали от радости, вслед за трамваем бежали на распухших ногах голодные люди и слабыми голосами кричали: «Позвони еще». Появилась надежда. И ласковое «Жди меня» приобретало совершенно конкретный, чуть ли не триумфальный смысл.

Неизвестный художник

В безжизненной квартире неизвестного художника в одном из ленинградских блокадных домов была найдена восковая модель медали с надписью на одной стороне: «Жил в блокадном Ленинграде в 1941–1942 годах».

Несколько лет назад об этой легенде рассказало городское радио в одной из передач, посвященных блокаде. В ряду других подобных легенд ленинградской блокады легенда о неизвестном художнике кажется естественной.

Мы помним о подвиге Д. Д. Шостаковича, написавшего Седьмую (Ленинградскую) симфонию.

Мы знаем об удивительной выставке ленинградских художников в голодном январе 1942 года, о беспримерных спектаклях Блокадного театра.

Мы читали уникальный блокадный дневник архитектора А. С. Никольского, на январских страницах которого выведены удивительные строчки: «…начал думать о проекте триумфальной арки для встречи Героев».

Мы помним о каждодневном подвиге больших и малых, известных и неизвестных, которым «несть числа» и имя, которым – Ленинградцы.

Прошли годы. И мечта неизвестного художника воплотилась. Медаль «Жителю блокадного Ленинграда» сегодня с достоинством носят все жившие в городе в то страшное время.

Неизвестный водитель на дороге жизни

В один из январских дней 1942 года на ледовой Дороге жизни посреди Ладожского озера замер и заглох промерзший насквозь двигатель военной полуторки. Водитель попытался оторвать руки от баранки, но понял, что и они безнадежно обморожены. Тогда он облил их бензином, непослушными пальцами зажег спичку… и двумя живыми факелами стал отогревать двигатель в надежде довезти несколько мешков муки голодным ленинградцам.

Мы не знаем ни имени, ни судьбы этого человека. Но можно не сомневаться, что именно из той, доставленной им муки пекли страшные «сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам». И может быть, именно его полуторка, найденная на дне Ладожского озера, где она пролежала более двадцати лет, бережно отреставрированная поднята на пьедестал и названа Памятником в ряду других памятников двухсоткилометрового Зеленого пояса Славы.

«Узники Петропавловской крепости»

Так окрестили загорающих ранней весной у стен Петропавловской крепости.

Дожди и туманы – типичная петербургская погода. В среднем на головы горожан за год выпадает 158 дождиков, дождей и ливней, а ясных и безоблачных дней в году в среднем всего 31. Наименьшее количество осадков приходится на март. Вот тогда-то, образно говоря, город и высылает отчаянный десант наиболее закаленных и выносливых своих представителей на узкую полоску земли на южном берегу Заячьего острова для встречи весеннего солнца, лучи которого в это время агрессивны и целительны одновременно.

Их-то, добровольно распятых на едва разогретых плитах петропавловских стен посреди ослепительно искрящихся снегов обледенелой Невы, и прозвали узниками Петропавловской крепости.

В летнее время песчаные отмели Заячьего острова, искусственно подсыпанные еще во время строительства крепости, служат городским пляжем, красочное многолюдье которого придает яркую и праздничную живописность строгому архитектурному облику крепости и невских набережных.

Город белых ночей и «черных» суббот

Так говорили о Ленинграде в 1970-х годах, когда для сохранения баланса годового рабочего времени при двух выходных днях в неделю одна суббота в месяц объявлялась рабочей.

С легкой руки какого-то острослова эта фраза стала настолько популярной в 1970-х годах, что ее можно было услышать буквально во всех концах страны, а ленинградцы с удовольствием повторяли ее каждому приезжему.

Пожалуй, единственным достоинством «черных» суббот было то, что они удачно сочетались в каламбуре с белыми ночами. В 1981 году с ленинградских календарей исчезла строка с перечислением рабочих суббот. Их ликвидировали за счет увеличения на несколько минут продолжительности остальных рабочих дней.

«Черные» субботы исчезли, а белые ночи остались. И хотя они являются принадлежностью всего Северо-Запада, только Ленинград превратил это природное явление в символ, возвел этот символ в наивысшую степень и объявил на него монопольное право. Интересно, что никто это право не оспаривает.

«Пошуршать листвой»

Так говорили в старом Петербурге о прогулках по осенним дорожкам