Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Бессмертный полк» - Альманах Российский колокол

успокоить своих дорогих читателей: «двойка» была первой и последней в моей школьной жизни. «Тройки» (две в седьмом классе – одна по геометрии и одна по рисованию] и несколько текущих «четвёрок», каждую из которых я помню и по сей день, – вот и все мои отклонения от стандарта «отлично» за все мои школьные годы.

Но та первая «двойка»…

– Да ты не только хромая, ты ещё и дурная! – прошипел сзади какой-то сопливый пацан.

Я не раздумывала долго – реакция вратаря сработала мгновенно, – развернулась и со всей силы звезданула по лопоухой голове! У пацанёнка хлынула носом кровь, а меня схватила за руку и потащила в учительскую моя несимпатичная первая учительница. Из учительской позвонили папе, и он выписал для школы свои первые грузовики макулатуры и металлолома…

В глаза в классе меня больше не дразнили. Учительнице я так и не смогла простить неграмотности речи и ограниченный кругозор, хотя она, как бы ей этого ни хотелось, не ставила мне больше ни одной оценки ниже «пятёрки» – училась я как зверь!

Одноклассники меня уважали. На расстоянии. Как бы мне хотелось принять участие в их дурацких игрищах в коридоре на переменках, как бы я с удовольствием пошепталась с девчонками в уголках коридоров об их «секретиках» и посплетничала бы! Но, увы, я становилась всё более и более белой вороной, не такой, как все, «отличницей» и «зубрилой», что в этой среде было ой как не в почёте!

Спас меня тогда от тотального разочарования в жизни городской Дворец пионеров и, в частности, кружок художественного чтения. Дворец пионеров находился рядом с городской детской библиотекой – моим вторым домом. Великолепно сохранившийся барский особняк (в годы оккупации там располагалось гестапо) поражал моё семилетнее воображение немыслимой красоты фасадом, широкими мраморными лестницами, бесчисленными анфиладами комнат с кое-где сохранившимися люстрами! Говорили, что эта старая часть города с некоторыми чудом оставшимися домами, строилась по проектам самого Расстрелли! Уж не для графьёв ли Бобринских (смотри предыдущие главы)?

Однажды в школу в поисках будущих кружковцев пришла красивая молодая женщина, Людмила Ивановна, актриса, а тогда жена и домохозяйка, и попросила первоклашек что-нибудь прочесть наизусть. Я, как всегда, «выпендрилась» – прочла кусок из «Илиады» Гомера, с чем и была тут же зачислена в кружок.

Людмила Ивановна работала со мной над текстами очень кропотливо, совсем так, наверное, как ещё недавно её учили в театральном. Мы разучивали коротенькие тексты к городским детским мероприятиям, обращения детей к главе администрации, стихи для чтения с городских эстрад…

Она обучала меня мастерству художественного чтения самозабвенно, взахлёб! Иногда ругала, иногда похваливала. Часто рыдала от бессилия, если ничего не получалось, и тут же хохотала вместе со мной от радости, если, как ей казалось, мы одерживали маленькую профессиональную победу!

– Нет, прикрой звук, как в вокале: «О-о-о!» «Огонь и пепел сё-ё-ёл сожжённых…»

И я в сотый раз отрабатывала какую-нибудь фразу в литературном монтаже к очередному празднику. Как мне понадобилась эта школа милой молодой актрисы в будущей жизни! Я стала считать свою жизнь неотделимой от сцены. Я актриса, и этим всё сказано. Теперь было понятно, почему «не такая», по крайней мере, мне самой.

Почти ежедневные выступления где-то, ведение концертов на городских площадках, чтение стихов на конкурсах, детские роли в городском театре… Да и потом, забегая наперёд, агитбригада МВТУ имени Баумана, концерты Московского камерного хора студентов, Чемпионат по русской словесности в Германии совсем недавно…

– Как же ты читаешь свои стихи! Никогда не слышал ничего подобного! – главный судья Чемпионата, известнейший московский поэт.

А тогда всё это только начиналось. С маленькой комнатки под крышей помещичьего дома, отданной под городской кружок художественного чтения…

Несмотря на острый дефицит времени, в школе я была отличницей, начинала писать стихи, выступала на концертах. В классе меня не любили – «выскочка», хромота жить не мешала, родители меня уважали и гордились мною.

Глава девятая

Велосипед, коса и коса

Как же это здорово – катить на велосипеде, ощущая под туго накачанными шинами полотно бесконечной дороги! Велосипед – это, оказывается, такая вещь, которая позволяет передвигаться куда захочешь и когда захочешь, пусть и крутя педали одной ногой, пусть и с трудом забираясь на сиденье и с трудом останавливаясь, нередко при этом падая, завалившись набок, но – сидя с прямой спиной в седле, – нестись по дорогам и обочинам с немыслимой скоростью, а не переваливаться по-утиному с креном на левую сторону…

Какое же это счастье! Слава создателям этого чуда инженерной мысли, слава моему старшему брату, одарившему меня этой долгожданной степенью свободы передвижения, слава моим чудесным немолодым родителям, давшим мне другие, прилагающиеся к этой, степени свободы, как то: мне – садиться на братнин большой «взрослый» велосипед, едва дотянувшись здоровой ногой до педалей, им – махать с замирающим сердцем вслед их самовольной и своенравной доченьке, не подавать виду, как же они волнуются, пока в проёме калитки не покажется измазанное пылью и грязью, а иногда и слезами, но счастливое моё лицо (вечно сбитые коленки и счёсанные об асфальт локти – не в счёт!), и упиваться моими бродяжьими рассказами и радоваться моей, пусть и такой, свободе передвижения в то моё первое каникулярное школьное лето…

– Когда вернёшься?

– Не зна-а-а-ю-ю-ю!

Любимый старший брат Валерка вернулся из армии в то лето, срочно заработал денег разнорабочим на стадионе и купил мотоцикл, а я вскочила на оставшийся по наследству его «взрослый» велосипед. Велосипед был огромным для моего восьмилетнего тела! Вначале он казался неподъёмным и не поддающимся движению. Но постепенно, исхитрившись дотянуться до педалей единственной здоровой ногой, я исхитрилась и поехать…

И больше меня не удержать: только я, дорога, педали и ветер!

– Ну где тебя носит целый день? – у мамы в глазах слёзы…

– Я уже не знала, что и думать… Не евши с утра, а заявляешься под вечер… Погоди, вот я папке скажу!

Но папка только смеялся, довольный и счастливый моей внезапной мобильностью.

– Я ездила в Смелу к тёте Даше.

(?) Немая сцена.

– Как? Тридцать километров туда и столько же обратно!

– Угу! Как здорово! Да вы не волнуйтесь! Подумаешь, тридцать километров! Зато как тётя Даша была рада!

В глазах до сих пор стоит испуганное тёткино лицо, когда она увидели меня в проёме ворот её частного смелянского дома… Покрытая пылью длинной междугородней трассы, я счастливо рассыпаюсь рассказами о проделанной половине пути перед испуганной тёткой, уминаю вкуснейший её борщ, целую мою любимую двоюродную сестру Милку и вскакиваю