Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

На следующий день Эрнрут сообщил мне, что в Ваасе в мое распоряжение предоставлено 15 миллионов марок. Этот частный кредит был очень важен, поскольку за время пребывания в Хельсинки я, несмотря на ежедневные напоминания и обещания, так и не получил от сената ни марки.

В Южной Остроботнии шюцкор организовывал генерал-майор фон Герих. Как уже упоминалось, в этой провинции военная организация укоренялась прочнее, чем где-либо еще, а население славилось храбростью, решительностью и патриотизмом.

Вааса и другие порты обеспечивали связь с внешним миром, а на главной железнодорожной линии было два имевших большое стратегическое значение узла – Сейняйоки и Хаапамяки. От Сейняйоки железнодорожные ветки тянулись к прибрежным городам Вааса, Каске[16] и Кристинестад[17], а от Хаапамяки на восток – к Ювяскюле. Только что завершили продолжение последней ветки до Пиекесямяки на линии Саво, и между Остроботнией и Карелией появилось прямое железнодорожное сообщение. Все это дало мне понимание, насколько хорошо Южная Остроботния подходила в качестве базы.

Перед поездкой я выправил себе документы, позволявшие «торговцу Густаву Мальмбергу» разъезжать по всей стране. 18 января, на сутки позже запланированного, я с несколькими коллегами сел в идущий на север поезд, и мы, уставшие от всех приготовлений последних дней, сразу улеглись. На остановке в Тампере дверь моего с полковником Холмбергом купе распахнули трое русских солдат. В полудреме я спросил по-русски, чего они хотят. Мой русский вызвал у них подозрения, и они спросили, почему я говорю по-русски. Мой ответ, что я деловой человек и знаю несколько языков, их не удовлетворил, и мне приказали пройти с ними. Я вручил полковнику Холмбергу все мои документы, кроме проездного, и, уже выходя, увидел юношу в фуражке сотрудника Государственных железных дорог. Я по-шведски попросил его использовать свое служебное положение и помочь мне. Молодой человек решительно взял мой пропуск и, изучив его, сказал: «Из-за чего весь сыр-бор? Его пропуск в порядке». Солдаты заколебались, а потом один из них угрюмо произнес: «Тогда ладно. Отпустите его». В этот момент паровоз засвистел, и поезд тронулся. Русские спрыгнули, а я снова лег и продолжил поездку в Ваасу, куда прибыл утром 19 января.

К сожалению, я так и не смог узнать, кто этот сообразительный мальчик. После войны я очень хотел наградить его за спасение жизни главнокомандующего, потому что фальшивое удостоверение личности, безусловно, означало смерть.

По прибытии в Ваасу я сразу создал организацию по набору добровольцев и поставкам оружия и снаряжения. Мне тотчас стало известно о боях в Выборге и Тааветти, но я остался верен своему решению не разделять свои силы. Кроме того, я не хотел задействовать их прежде, чем их станет достаточно много, чтобы они стали действительно эффективными. Повсюду я встречал энтузиазм и готовность помочь, но подготовленных людей, способных стать командирами, не хватало. Одновременно я связался с шюцкорами различных волостей, обратился ко всем офицерам бывшей финской армии и к тем, кто до революции служил в русской или других армиях. В течение следующих нескольких дней я с радостью увидел, что большинство этих офицеров откликнулись на мое обращение. Многие из них уже служили в шюцкоре.

Офицерами в моем штабе были полковник Мартин Вайзер, бывший офицер Русской императорской армии с трехлетним военным опытом, капитан Ханнес Игнатиус, полковники Вальтер Хальберг и А. фон Рехаузен, капитан Аймо Хальберг и начальник радиостанции Б.Ф. Ломан.

Был подготовлен план создания формирований, утвержденный сеймом. В сенат было направлено предложение плана мероприятий, но его так и не рассмотрели, поскольку события следовали одно за другим с нарастающей быстротой, и вскоре стала ясна необходимость не просто «мощных сил для поддержания порядка», а армии. Среди мужчин в округе нарастали возбуждение и нетерпение, поскольку они тоже слышали о боевых действиях в Карелии и 21 января сами первыми разоружили группу русских в Каухаве. Когда мне сообщили, что два эшелона с русскими военнослужащими, которых предполагалось отправить обратно в Россию, будут возвращены в свои бывшие гарнизоны в Остроботнии, я 23 января приказал генерал-майору фон Гериху разоружить русские войска в Сейняйоки и Лапуа. При необходимости транспортировка русских войск должна быть остановлена силой.

Однако после телефонного сообщения из Хельсинки я решил отложить акцию и отдал соответствующие приказы.

Крестьяне разошлись, но были угрюмы и недовольны ее отсрочкой.

Именно по этому случаю я впервые встретился с крестьянским вожаком Матти Лаурилой из Лапуа. Этот бывший унтер-офицер старой финской гвардии, служивший в отряде стрелков, явился ко мне и выразил недовольство своих людей. Лаурила тоже не хотел, чтобы русские продолжали радостно насмехаться над военными учениями шюцкора. Однако его вразумил мой довод, что мы оба, как старые солдаты, знаем, насколько неверно начинать акцию прежде, чем мы будем готовы. С того момента и до тех пор, пока он не пал в бою под городом Лахденпохья, я всегда мог положиться на Матти Лаурилу.

25 января я созвал коллег на совещание о моменте нанесения удара. Ситуация обострялась с каждым днем. Накануне в Ваасе произошло серьезное столкновение с русскими, и из сената пришли две тревожные телеграммы. В одной из них говорилось, что окружной комитет заявил о намерении поддержать вспыхнувшую в Финляндии революцию всеми доступными ему средствами, а в другом сенат заявил о неспособности помешать, как я просил, русским направить войска в Остроботнию. В последние дни эти переброски войск доставляли мне немало беспокойства. Если русским удастся прислать подкрепление и разрушить то, что мы построили, или «навести в Ваасе порядок», по их выражению, у нас не останется даже базы, с которой можно начать кампанию.

План, который я изложил коллегам, состоял в том, чтобы внезапной ночной атакой разоружить гарнизон Ваасы, а также удерживавшие в пяти точках опоясывавшую город железную дорогу местные силы. Все присутствующие мой план одобрили, кроме генерал-майора Лефстрема[18], посчитавшего его безумным, а атаку на численно превосходящих и хорошо вооруженных русских совершенно безнадежной. У шюцкора не было ни подготовки, ни оружия, ни пулеметов, ни даже винтовок и патронов. Генерал-майор Лефстрем решительно наложил вето на этот план, но не смог поколебать доверия других членов моего штаба. В тот же вечер 25 января я решил действовать на опережение и отдал приказ о внезапном нападении на российские гарнизоны в ночь на 28 января.

26 января из Хельсинки мне сообщили, что ожидаемое русское подкрепление состоит из двух эшелонов с морскими пехотинцами, по праву считавшимися самыми жестокими и агрессивными революционерами русских вооруженных сил. Я обсудил этот вопрос с сенатором Свинхувудом, повторившим, что сенат