Царские письма. Александр III – Мария Федоровна. Николай II – Александра Федоровна - Александр Николаевич Боханов

Таманского полка. Помимо нас, был генерал Гурчин[484], полковник Нечаев[485], Бреверн[486] и маленький генерал жандармерии Янковский[487]. Он довольно смешной и забавляет Георгия. Все меня здесь очень трогают тем, как они отзываются о Георгии, и тем, как его любят.

А теперь надо, чтобы я тебе рассказала о нашем приезде во Владикавказ, на чем я закончила мое последнее письмо. Итак, мы прибыли в 8 часов при проливном дожде. Я приняла в вагоне всех генералов и полковников, находившихся на вокзале, а потом в половине девятого мы сели обедать с несколькими приглашенными: Шереметевым[488], генералом Дуве[489], Кохановым[490] и маленьким стариком Статковским[491], инженером, который построил большую Воен[но]-Груз[инскую] дорогу. Это была наша последняя ночь в поезде, и в 7 часов утра мы отправились в путь, чтобы пересечь эти великолепные горы. Мы с Ксенией были в первой коляске, которую вел тот же человек, что и в 1888 году. За нами следовал большой эскорт. До первой станции нас провожали все сиверские офицеры и казаки. До Казбека[492] погода была холодной, со снегом и дождем. Там мы позавтракали в 11 часов. Казаки сменились, и новые сопровождали нас до Мцхеты[493], куда мы прибыли в 11 часов вечера. Начиная с Казбека, к счастью, стало очень красиво, и я даже не могу тебе описать, как я была очарована тем великолепием, которое увидела. Но так как ты знаешь эту дорогу, я не буду тебе ее описывать. Только хочу тебе рассказать, какая она сейчас. Все горы покрыты снегом, были места, где мы проезжали между двумя высокими стенами снега, и ничего не было видно. Вдоль всей дороги стояли мужчины с лопатами, чтобы в случае обвала нас откопать. Другие стояли выше и все время смотрели наверх. Они держали в руках колокольчики, чтобы в случае опасности сразу дать сигнал. И везде, где мог иметь место обвал, были установлены маленькие красные предупредительные флажки. Все это было очень интересно, но, к счастью, ничего не случилось, и мы прекрасно проехали. Однако наши бедные лица и глаза очень пострадали от солнца, которое просто кололо своими лучами из-за этого белого снега, пыли и ветра. В результате вчера утром мы пребывали в плачевном состоянии. Все мое лицо горело, а глаза были такие красные и опухшие, как будто бы я плакала 24 часа подряд. Это было ужасно, но, так как и все остальные были в том же виде, меня это не смущало. А у Ксении к тому же нос стал цвета компота, и она была от этого в отчаянии. Мы остановились в Млетах[494] в три часа, чтобы выпить чаю. Это в общем-то было и не нужно, но добрый Воронцов[495] все устроил, даже не спросив меня. Мы оставались там совсем недолго и в 8 часов уже ужинали в Душете[496], где перед домом собралась масса народа. Мне было очень приятно слышать звуки зурны и смотреть, как они танцуют. Это так напомнило наше прежнее путешествие. Затем мы вновь сели в экипаж. Картина изменилась. Спустилась ночь, и на великолепном небе появилась масса звезд. Они сияли, как нигде в другом месте. Казаки несли перед нами факелы, и везде на полях были видны огни. В 11 часов мы уже находились в вагоне нашего прекрасного кавказского поезда. Там, в столовой, мы еще раз выпили чаю. Я спала очень мало, потому что сильно трясло. Но, к счастью, в три часа утра мы уже были на месте, в Михайлово. Я поспала еще до шести часов. Потом нужно было вставать, чтобы в семь выехать.

Теперь нужно идти ложиться спать. Мы только что попили чаю с дамами, которым я показывала наши комнаты. Сегодня мы обедали вместе со всеми, в более просторном доме, где разместился Воронцов. Это дом Олсуфьева и Алышевского. Он находится не очень далеко, поэтому мы прошли туда пешком. Мы были в шубах, так как вечером стало холодно: всего 6 градусов, а ночью вообще подморозило. Потом мы пошли посмотреть, как устроились дамы, затем отправились к офицерам и закончили осмотром дома дяди Миши. Все устроились очень хорошо.

Итак, желаю тебе доброго вечера, мой обожаемый Саша. Да сохранит и благословит тебя Господь. Обнимаю тебя от всей моей души, а также Ники, Мишу и Беби. Ксения и Георгий тоже тебя целуют. Христос с тобою!

Навсегда твой верный друг Минни.

Завтра мы отправимся на пикник к очаровательным воротам (Ворота очарования. – Ред.). Мы выезжаем в половине двенадцатого на лошадях, если только завтра будет такая же хорошая погода, как сегодня.

Абас-Туман. Воскресенье. 19 апреля 1892.

Мой дорогой любимый душка Саша!

Наконец-то вчера вечером я с огромной радостью получила твое дорогое бесценное письмо, которое меня так обрадовало и так растрогало. Благодарю тебя от всего сердца. Ты даже не можешь себе представить, как мне не хватало твоих писем на протяжении такого долгого времени! Ты только подумай, мы расстались уже 12 дней назад, и только вчера я получила твое письмо. И вообще расстояние, разделяющее нас, так огромно, что я чувствую себя здесь на краю света! Просто мучительно! Надеюсь, что у Георгия нет такого же впечатления, иначе это было бы ужасно. Но, к счастью, он любит это место. Он мне говорил, что он не хочет ехать в Алжир и что ему нравится здесь. Я также уверена, что он убежден, что здешний воздух ему во благо и что он сам чувствует необходимость еще долгое время оставаться здесь, потому что он даже не спрашивает, нельзя ли ему отсюда уехать. Он очень интересуется строительством дома для него.

Мы сегодня ходили туда посмотреть. Я думаю, дом будет хорошим и красивым. Та его часть, которая открыта к солнцу, имеет приятный и симпатичный вид. Сегодня утром мы ходили к обедне в убогую бедную маленькую церковь. Служить приехал архимандрит из Тифлиса, но певчие оставляли желать лучшего. Они просто фальшивили, а ведь было благословение. Была масса народа, но мы втроем были одни. Нас закрывал занавес прямо напротив певчих, и таким образом нас не было видно, как в Аничковом дворце[497]. Затем все, включая архимандрита и священника, пришли к нам сюда завтракать, в сад, в Кибитку. После этого мы сидели на балконе. В 3 часа Георгий заказал свою финскую таратайку, правда, четырехколесную, и мы втроем поехали смотреть, как сооружают