Стивен Кинг за железным занавесом (история книг С. Кинга в СССР и России, 1981-2025) - Ернар Шамбаев

культурной метафорой. Его имя обрело самостоятельную ценность, превратилось в языковой ярлык, маркер ужаса, кошмара, насилия, безумия, того самого страшного, с чем невозможно справиться.

Вряд ли найдется другой зарубежный писатель, который бы так глубоко проник в нашу жизнь, в наш быт, в новости, заголовки.

Его фамилию стали употреблять как универсальную единицу страха. Репортеры и журналисты начали использовать имя Кинга как инструмент усиления драматизма – своего рода журналистский гиперболический штамп. Стоило где-то произойти убийству, череде загадочных смертей, актам жестокости или проявлению иррационального, как Стивен Кинг незримо появлялся на страницах газет.

Заголовки и подводки душераздирающих статей обрамляли его именем. Одно время я даже коллекционировал их:

«В городке N разыгралась жуткая трагедия, которая и не снилась Стивену Кингу»,

«События в городе M превзошли по кровожадности сюжеты романов Стивена Кинга»,

«В поселке X объявился маньяк, рядом с которым отдыхают злодеи Стивена Кинга»,

«События в Y приняли характер триллера, перед которым по степени кровавости и дикости меркнут книги Стивена Кинга»,

«Жители Z ощутили себя персонажами ужастика Стивена Кинга»,

«Фантазии, достойные пера Стивена Кинга»,

«История звучит, как самые страшные страницы из романов Кинга»,

«Этой истории позавидует сам Стивен Кинг»,

«Это не фрагмент нового романа Стивена Кинга, это реалии сегодняшней России»,

«Ужасная история, от которой побледнел бы Стивен Кинг»,

«До таких жутких вещей не додумался бы даже Стивен Кинг с его буйной фантазией»,

«История ее гибели могла бы послужить достойным сюжетом для одного из жутких рассказов Стивена Кинга».

Подобные фразы стали привычными, как «тихо, как на кладбище» или «дождь лил, как из ведра». Интересно, что эти обороты зачастую употреблялись даже тогда, когда происходящее имело к творчеству Кинга самое отдаленное отношение. Не требовалось даже конкретной параллели – достаточно было общего ощущения иррационального ужаса или социальной аномалии. Чуть что-то выходило за пределы нормы – на сцене появлялся Кинг. Как геральдический знак ужаса.

Кинг превратился в имя нарицательное, и это имя стало синонимом страха. Репутация «короля ужасов» в России, особенно в 90-х, трансформировалась в образ автора, работающего чуть ли не в жанре сплаттерпанка – предельной жестокости и физиологического насилия. Это был уже не столько реальный Кинг – с его психологизмом и многослойными сюжетами – сколько собирательный образ «поставщика кошмаров», воплощенный в удобную журналистскую метафору.

И это – мощное свидетельство его влияния. Ведь немногие писатели удостаиваются такой чести: стать не просто читаемыми, но и «говоримыми». Быть вплетенным в саму ткань повседневной речи, появляться там, где его даже не ждали. В обрывке новостей, в комментарии, при описании чего-то: «Да это ж прям Стивен Кинг какой-то».

Да, такого не придумает даже сам Стивен Кинг!

На рубеже веков

Десятилетие, полное нескончаемого стыда за первого президента, подходило к концу.

Бесконечные анекдоты, мрачные шутки на кухнях, народное недовольство и гнев, кадры с международных саммитов, где глава России выглядел не всегда адекватным и не всегда трезвым, говорили громче любых официальных пресс-релизов. «Президент работает с бумагами, рукопожатие крепкое» – эти дежурные фразы пресс-службы президента Бориса Николаевича Ельцина стали симптомами болезни целой страны, потерявшей ориентиры и оказавшейся в состоянии перманентного нокдауна.

Россия девяностых – это страна, в которой торжествовали олигархический капитализм, криминальные войны, разруха в провинции и тотальное обнищание интеллигенции. Тени великой культуры и великой державы отражались, словно в кривом зеркале, с гримасой отчаяния.

На этом фоне новогоднее обращение президента 31 декабря 1999 года прозвучало как историческая развязка и неожиданная прелюдия к чему-то новому. Под бой курантов, в важный и трогательный момент для любой российской семьи, Ельцин произнес: «Я ухожу. Я сделал все, что мог». Для многих россиян это стало неожиданным подарком под елку.

Исполняющим обязанности президента был назначен премьер-министр Владимир Владимирович Путин – малоизвестный широкой публике бывший сотрудник КГБ, за полгода до этого поставленный у руля правительства. Его образ контрастировал с образом Ельцина: тщательно взвешивающий слова, подтянутый, молодой по сравнению с предшественником.

В марте 2000 года в стране прошли досрочные выборы президента. Среди кандидатов были такие громкие фигуры, как Геннадий Зюганов и Владимир Жириновский, но победил в первом туре именно Путин, набрав 52 % голосов. Его приход к власти обозначил рубеж: не только календарный, но и полный символизма.

Начиналось новое время, открывалась новая страница в истории России. Менялось все. Кино и литература, медиа, идеология, отношение к Америке и к Западу в целом – все вступало в новую фазу. Постепенно начали исчезать признаки свободы девяностых, но взамен пришло ощущение стабильности и материального благополучия, которое многим казалось столь необходимым.

В этой новой реальности оставалось место и Стивену Кингу.

Глава 4. XXI век начинается

Новое время

Президент любит читать Сенеку, а не Стивена Кинга!

Лидер движения «Субтропическая Россия»

Владимир Прибыловский (6 октября 2002 года)

Нулевые годы стали эпохой стабилизации и одновременно глубоких перемен. После бурных и хаотичных 90-х, когда страна только пыталась найти себя в условиях рыночной экономики и новой социальной реальности, наступил период относительной устойчивости. Российское общество начало отходить от травм 90-х: криминальной анархии, тотальной бедности и социальной нестабильности.

Пришедший к власти Владимир Путин установил курс на укрепление государственного управления и контроль над ключевыми секторами экономики и информационного пространства. Темпы роста ВВП как за время его первого срока, так и за время второго составили в среднем около 7 % в год. За 10 лет (1999–2008 гг.) российский ВВП вырос на 94 %, а в расчете на душу населения – в 2 раза. В долларовом выражении рост был еще более впечатляющим: с $210 млрд до $1,8 трлн – в 8,5 раза. Это самое выдающееся десятилетие в российской экономической истории, за исключением восстановления экономики после Гражданской войны в годы НЭПа.

В 2000-х российская экономика переживала подъем, во многом благодаря высокому росту цен на нефть: в 1998 году баррель нефти стоил в среднем около $13, а к 2008 году – уже $97. Это более чем семикратный рост, который, наряду с реформами, стал мощным катализатором экономического подъема. Россия, являясь крупнейшим в мире экспортером энергоресурсов, оказалась в числе главных бенефициаров сырьевого суперцикла. Появились первые признаки среднего класса, росли доходы населения, увеличивались возможности для потребления. Книжный рынок, как и другие отрасли, был сильно коммерциализирован: издательства стремились издавать то, что гарантированно продавалось. Это породило целые конвейеры популярных жанров: от детективов до любовных романов.

В литературной среде 2000-х происходит значительный сдвиг в читательских предпочтениях. Если в 90-х в