Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

одиночную огневую подготовку. Все это впоследствии позволило кадровым войскам порт-артурского гарнизона долго удерживать позиции небольшим числом, причиняя врагу значительные потери. Прекрасными стрелками зарекомендовали себя восточно-сибирские батальоны на полях Маньчжурии. Лучшие стрелки в мирное время награждались ценными подарками и денежными призами. В ротах существовали так называемые «красные доски», куда заносили имена «призовиков» – отличников стрелковой подготовки[302]. Уже упоминавшийся унтер-офицер Д.Г. Шепель сообщал, что у него скопилось трое часов, полученных за несколько лет службы в Порт-Артуре. Это были ценные подарки за призовую стрельбу[303].

Организованными группами при офицере нижние чины посещали театр. Увольнение можно было провести в городе. Причем получить отпускной билет (т. е. увольнительную) у ротного командира на солдатском жаргоне именовалось «взять нумерок»[304]. Как до, так и после Русско-японской войны многие исследователи обращали внимание на то, что в свободное время при увольнении солдат предоставлен сам себе. «Солдаты идут гулять в город, – писал поручик А.К. Билинский еще в 1898 г., – там они бродят без дела, толкаются на базаре и подвергаются соблазну зайти в нерекомендуемые заведения»[305]. Как заведения рекомендуемые, во Владивостоке, в Порт-Артуре, в Харбине, в более мелких городах Маньчжурии, на станциях железных дорог, где стояли подразделения русской армии, были открыты многочисленные солдатские чайные. Они были почти при каждой крупной воинской части. Например, в Порт-Артуре было большое здание солдатской чайной. Оно принадлежало 3-й Восточно-Сибирской стрелковой бригаде. «Это своего рода клуб, – писал о нем Г. Козьмин, – где для нижних чинов устраиваются вечера, спектакли, сообщения с туманными картинками и предоставляется стрелкам возможность посидеть с земляком, поговорить, о чем интересно»[306]. Конечно, далеко не всегда проведение досуга нижними чинами было связано с благопристойными заведениями. Однако можно констатировать, что за период с 1898 по 1904 гг. бытовая благоустроенность порт-артурского гарнизона значительно повысилась. Налаживался быт и в других местах постоянной дислокации русских войск на Дальнем Востоке.

В городах русские солдаты сталкивались с местным китайским населением. Представляется уместным сказать несколько слов о русско-китайских взаимоотношениях на бытовом уровне. К китайцам, проживавшим на занятых территориях Поднебесной, русские – как военные, так и гражданские – относились вполне терпимо. Е.К. Ножин характеризует русско-китайские отношения как «вполне дружеские». Он, в частности, замечает, что русским жителям Дальнего Востока «и в голову не придет мысль о возможности так называемой у нас [в европейской России] желтой опасности»[307].

В качестве иллюстраций некоторых крайностей можно привести следующие бытовые сценки. Об одной, разыгравшейся в небольшом китайском провинциальном городке, рассказал в своем дневнике Г.Т. Муров. Он проезжал в начале XX в. по русскому Дальнему Востоку. «Вот идут два (русских) солдата, – писал Муров. – Повстречавшись с китаенком, один из них бьет мальчика по затылку. Тот со стоном падает в канаву. Солдаты хохочут, продолжая свой путь». Муров тут же поясняет, что «у нашей деревенской крестьянской молодежи подобные шутки – обычные приветствия своих друзей-приятелей. Все это ласки!»[308] Описанная «шутка», безусловно, весьма злобная. Совершенно противоположную сцену наблюдал в Порт-Артуре корреспондент Е.К. Ножин уже во время Русско-японской войны, летом 1904 г. «У здания флотского экипажа, – рассказывал Ножин, – следующая картина. Извозчичья коляска. В коляске, на заднем сидении, два китайца, на переднем – два стрелка. Все четверо сильно выпивши. Возница дремлет. Лошади едва плетутся. Седоки о чем-то горячо беседуют, затем начинают обниматься, доказывая этим свою дружбу»[309].

С китайцами русские поддерживали активные торговые отношения. Их использовали в качестве переводчиков. С началом войны имел место всплеск китайских жалоб на поведение русских солдат. Ссылаясь на военное время, нижние чины действующей армии иногда просто отбирали у китайцев продукты и товары, ничего не давая взамен. О фактах произвола в отношении китайцев свидетельствовал, например, в своем рапорте начальник порт-артурского участка. Рапорт этот был подан военному командованию крепости 20 апреля 1904 г[310]. Дела по особо тяжким случаям дурного обращения с местным населением были переданы в военно-полевой суд. Показательным стало дело двух солдат русской пограничной стражи. В начале войны ими в Порт-Артуре было совершено убийство китайца, что называется, на бытовой почве. Бравые пограничники отбирали у китайца свинью. Владелец с живностью расставаться не пожелал. От полученных в ходе насильственной реквизиции телесных повреждений китаец скончался. Военно-полевой суд приговорил виновных к смертной казни. Это подняло авторитет суда и доверие местного населения к русским властям. Произвол по отношению к китайцам был в значительной степени пресечен. Правда, история с пограничниками кровожадного продолжения не получила. Наместник на Дальнем Востоке адмирал Е.И. Алексеев смертных приговоров никогда не утверждал. Осужденных солдат отправили в арестное отделение на длительные сроки. Оттуда, ввиду войны, они угодили в штрафное подразделение и были посланы на передовую[311].

Еще до перерыва сообщения с Порт-Артуром русскими властями были приняты меры по эвакуации китайского населения. Мотивация была простой – все продовольствие требовалось на военные нужды. 25 апреля 1904 г. А.М. Стессель издал предписание, согласно которому в Порт-Артуре разрешено было остаться лишь следующим категориям китайцев: торговцам, рикшам, служащим у европейцев, ремесленникам, проституткам, рабочим, прикрепленным к инженерному ведомству[312]. Всего в осажденном Порт-Артуре предполагалось оставить не более 6000 китайского населения. 27 мая 1904 г. комиссар по гражданской части подполковник А.И. Вершинин распорядился оставлять в крепости лишь тех китайцев, которых работодатели и хозяева обеспечат достаточным количеством продовольствия[313]. В результате к 15 сентября 1904 г., по данным русской администрации, в Порт-Артуре проживало китайского населения: 4738 мужчин, 881 женщина и 777 детей, всего 6396 человек[314]. Отношение к ним, в целом, сохранялось вполне лояльное.

Священник 15-го Восточно-Сибирского стрелкового полка о. А. Холмогоров приводил в своих воспоминаниях следующий любопытный факт: «В моем храме можно было видеть китайских мальчиков лет 14–15. Это были приемные дети полка, приобретенные им во время странствования по Маньчжурии. Они были сиротами, и из сострадания подобраны полком. Один китайчонок по прозвищу Ванька рос при канцелярии полка, состоя на посылках у писарей; другой – Васька – жил у штабс-капитана Мельникова [офицера полка. – А.Л.], а после его смерти 8 августа (1904) перешел ко мне. Они росли, впитывая в себя специальную русско-солдатскую цивилизацию»[315].

Думается, о. Александр подобрал очень верное определение – «русско-солдатская цивилизация». В это определение наиболее полно входят все аспекты, связанные с историей повседневности русской армии в Маньчжурии и Порт-Артуре. В связи со спецификой этой цивилизации следует обратить внимание на следующее обстоятельство. Отмена его в армии станет одним из требований разыгравшейся на следующий год русской революции. Речь идет о такой, казалось бы, незначительной