Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

href="ch2.xhtml#id51" class="a">[291]. Можно утверждать, что недостаток сладкого в рационе русского солдата был серьезным упущением. Весь этот рацион, покрывая в целом затраты организма солдата, уступал по разнообразию продуктов рациону в иностранных армиях. Солдаты нашей армии на Дальнем Востоке перед началом японской войны ввиду их усиленного питания находились в лучшем положении, чем русские солдаты, проходившие службу в других регионах России.

Говоря о снабжении продовольствием русских дальневосточных войск, можно отметить, что в мирное время оно осуществлялось согласно уставным требованиям со всеми предусмотренными для этой местности усиленными выдачами. О количественных запасах продовольствия в наиболее крупных и постоянных местах концентрации войск к началу войны можно судить по ряду источников. Военно-историческая комиссия по описанию Русско-японской войны выявила ведомственные материалы о запасах основных продуктов питания, например, в крепостном интендантстве Порт-Артура. В трудах комиссии дается их помесячный расход в военное время в соответствии с наличным составом гарнизона (см. Приложение 6). Другим официальным источником по данной теме служит обвинительный акт по порт-артурскому судебному процессу. В нем приводятся показания различных должностных лиц о ситуации с продовольствием во время осады (см. Приложение 7). Любопытно, что при достаточно небольшом расхождении по цифрам, в показаниях и воспоминаниях фигурируют разные оценки возможностей обороны крепости с учетом имевшихся запасов. Военный историк полковник А.Н. Виноградский в своей работе отстаивает точку зрения, что Порт-Артур был снабжен жизненными припасами на один год осады для 12-тысячного гарнизона[292]. Бывший начальник Квантунского укрепленного района А.М. Стессель на судебном процессе показал: «Крепость сдалась не по недостатку хлеба, а вследствие невозможности держаться после взятия Большого Орлиного гнезда [в декабре 1904 г.]»[293]. Корреспондент американского журнала «The Outlook» Г. Кеннан, наблюдавший осаду со стороны японцев, в своих записях отмечал: «По-видимому, у генерала Стесселя не было подготовленной системы продовольствия и ему было трудно обеспечить войска пищей»[294]. Г. Кеннану противоречит французский офицер К. де Грандпре, также находившийся с японцами. Де Грандпре ссылается на японские находки больших продовольственных запасов в крепости, сделанные уже после ее сдачи[295]. Если это соответствует действительности, то, видимо, свою роль здесь сыграли нигде не учтенные продовольственные запасы частных фирм. Поскольку по русским официальным источникам японцам было сдано относительно скромное количество продовольствия (см. Приложение 8).

Принимая во внимание вышеуказанные сведения и свидетельства, приходится констатировать следующее. Во-первых, наиболее полно структуру питания русских войск в Маньчжурии и на Квантуне во время войны можно выявить, главным образом, из сопоставления воспоминаний, свидетельств и тех приказов, где указываются конкретные нормы выдачи продовольствия на каждого военнослужащего. Цифры общих запасов могут быть использованы лишь для установления рамок, в которых эти выдачи колебались. Во-вторых, необходимо отметить различия в снабжении продовольствием на местах. Это отчасти объясняет происхождение противоречивых свидетельств.

Думается, используя материалы о ведомственных запасах в качестве справочных, следует посмотреть на весьма запутанную ситуацию с продовольственным снабжением того же Порт-Артура в 1904 г. глазами простого защитника крепости. Продовольственный вопрос в Порт-Артуре в полном объеме может составить предмет отдельного исследования. Прямое отношение к истории военной повседневности имеют конкретные продовольственные выдачи рядовым защитникам крепости. На примере обороны Порт-Артура можно попытаться проследить продовольственную ситуацию на отдельном, самом, пожалуй, знаменитом участке фронта Русско-японской войны (см. об этом подробнее Главу 6).

Основной организационной единицей в русской армии была рота. Считалось, что лишь в роте численностью в 200–250 человек может сохраниться дух части. Это максимальное число людей, связанных общим знакомством. А.А. Ливен писал, что батальоны и дивизионы создаются лишь для удобства маневрирования. Самостоятельной жизни они не имеют. Личным знакомством объясняет Ливен и тот факт, что в полку не бывает более 16 рот. Тогда около 80 полковых офицеров, которые не живут так тесно, как нижние чины, будут друг друга хорошо знать[296]. Иными словами, для солдата дом – рота, для офицера – полк. При этом в части меньше, чем рота, личные отношения носили еще более сплоченный характер. В этой связи становится понятным высказывание унтер-офицера 9-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Д.Г. Шепеля. Он был назначен во вновь сформированную по штатам военного времени роту. Шепель вспоминал об этом так: «Прослужив три года в своей родной 4-й роте, тяжело было ее покидать. Но, слава Богу, что я еще остался в своем полку»[297].

В роте протекала вся служебная деятельность рядового. Солдатский распорядок дня в основных своих проявлениях соответствовал матросскому распорядку. Точно также день отводился военной подготовке. Вечером выделялись часы для отдыха. Увольнения в город обычно приходились на выходные дни. Если досуг не был связан с увольнением, то формы его проведения обычно были коллективные. Исключение составляло посещение библиотеки. Библиотеки имелись при каждой части. Однако литература в них, как правило, была подобрана без всякой системы. По свидетельству очевидцев, активно читающим русского солдата на Дальнем Востоке назвать было нельзя[298].

К коллективным формам досуга можно отнести всевозможные игры. Из подвижных занятий практиковались русские деревенские игры – чехарда, горелки, лапта и т. п. В каждой роте было несколько заводил. Офицер мог рассчитывать, что в нужный момент ими будет проявлена инициатива, чтобы подбить всех остальных принять участие в той или иной игре[299]. Кроме того, солдаты охотно играли в шашки, домино. Бесполезно было бороться с картами и орлянкой. Впрочем, большую часть свободного времени солдаты предпочитали посвятить личным делам: привести в порядок обмундирование, написать письмо домой.

Письма из дома имели для дальневосточных солдат особую ценность. «Надо видеть, – писал Г. Козьмин, – с каким захватывающим интересом, забившись куда-нибудь в укромное местечко, два или три земляка перечитывают уже сильно помятый листок письма»[300].

В праздничные дни внутренние помещения казарм украшались флагами, иконами, свечами. Обед готовился по усиленной норме. Праздников было достаточно много: начиная от ротных и полковых и заканчивая днем коронации царствующей особы. Самым любимым был, пожалуй, Новый год. В квантунские, владивостокские, харбинские казармы привозили елки. На солдатские елки вместо игрушек вешали подарки – подошвы к сапогам, рубахи, отрезы материи, папиросы в коробках, бутылки с водкой. Все это разыгрывалось между нижними чинами. Самым главным призом был обычно кошелек с деньгами. Сумма в кошельке могла составлять несколько рублей[301].

Летом распорядок дня солдат в Маньчжурии, владивостокского и порт-артурского гарнизонов несколько менялся. Занятия начинались в 5–6 часов утра. Затем перерыв на время жары и снова занятия. И уже после 22–23 часов следовал отбой. Лето было порой традиционных маневров и жизни в лагерях. Сибирские стрелки довольно неплохо владели тактикой ведения горной войны. Особая ставка делалась на