Русский Порт-Артур в 1904 году. История военной повседневности - Александр Владимирович Лысёв

вещи – об обращении к нижним чинам на «ты». И.Г. Энгельман в своей работе, написанной сразу после революции 1905–1907 гг., по этому поводу замечал: «Нижние чины иногда считают (теперь), что обращение к ним на «ты» обидно и унизительно, а между тем, – продолжал Энгельман, – если нижние чины стали считать для себя обидным обращение на “ты”, то это лучше всего показывает, что как офицер, так и нижние чины перестали понимать всю сущность этого правила»[316]. В большинстве армий Европы было принято обращение на «вы» независимо от чина. Сущность действовавшего в русской армии на сей счет правила объяснял сухопутный офицер, подполковник М.С. Галкин. Он критически подходил ко многим устоям русской военной действительности, переоценивая их с учетом опыта войны и революции. Книгу его, вышедшую в 1906 г., справедливо можно считать во всех отношениях прогрессивной. Однако по поводу обращения к нижнему чину Галкин писал следующее: «Пусть в Германии для солдата остается безличная кличка “Kerl” [парень. – А.Л.], в Австрии “Sie” [вы. – А.Л.], напоминающее, несмотря на вежливую форму, что-то пренебрежительное, для нас русский солдат всегда “братец”»[317]. На полях Маньчжурии и в порт-артурских укреплениях, как и во всей русской армии предреволюционного образца, обращение к солдату на «ты» означало особое расположение, а отнюдь не желание унизить. Это органично вписывалось в исконное понимание русско-солдатской цивилизации, о которой говорил А. Холмогоров. В этом смысле характерным выглядит нижеследующий эпизод. Один из врачей порт-артурского гарнизона (т. е. офицер) получил замечание от своего начальства за обращение к фельдшеру (нижнему чину) на «вы»[318]. Становится понятным, что замечание получено не за излишнюю интеллигентность офицера в отношении к нижнему чину, а как раз наоборот, за проявленную холодность.

В то же время, сказать, что эта военная цивилизация была однородной, нельзя. Внутри армейской среды существовали свои особенности. Они касались восприятия различных родов войск и служб. По мнению участников боевых действий в Маньчжурии, обороны Порт-Артура, нижние чины армии обладали гораздо меньшей личной самостоятельностью, чем моряки. Индивидуальность последних была выражена более ярко. Так, офицер порт-артурского гарнизона штабс-капитан А.И. Костюшко отмечал, что «стрелки уступают морякам в лихости»[319]. Сотрудник Красного Креста Ю.В. Васильев рассказывал: «[На позициях] про матросов говорят, что им офицера не надо – у них каждый сам себе офицер, а пехотинцы без начальства теряются»[320]. Объяснение следует искать в более разборчивом подборе новобранцев для флота и в специфике службы, требовавшей овладения определенными техническими навыками. Е.К. Ножин отмечал, что по общему уровню развития с моряками в Порт-Артуре могли соперничать только пограничники[321]. В российском Отдельном корпусе пограничной стражи так же, как и на флоте, делался большой упор на индивидуальную подготовку личного состава, которому поручались задачи, связанные с действиями в одиночку (разведки, дозоры, наблюдения и т. п.). Наиболее квалифицированными и обученными в действующей армии были инженерные войска. Как известно, у сапера права на ошибку не бывает. Затем следовали артиллеристы. Эти два рода войск сближала хорошая техническая подготовка.

По отношению к другим армейским чинам артиллеристы и саперы употребляли термин «стрелки», причем без разбора подразделений. Е.К. Ножин в своих записях отмечал, что и в офицерской среде царили те же особенности. Причем артиллерийские офицеры, писал Ножин, стояли несравненно выше пехотных «по умственному и духовному интеллектуалу»[322]. Отчасти это объяснялось общим подбором контингента офицеров на Дальнем Востоке. А.Ф. Риттих отмечал, что из столицы на восточную границу отправляли офицеров, зачастую не блиставших на профессиональном поприще, «троишников», как он их называл[323]. В то же время собственно восточно-сибирские части сами держали себя несколько особняком от других родов оружия. Они гордо именовали себя «сибирской гвардией»[324]. Военный врач В.П. Баженов, находившийся на Дальнем Востоке, приводил следующие любопытные сведения: «Пехота и в мирное время никогда не пользовалась уважением среди военных другого рода оружия, в военное же время она окончательно потеряла престиж, и стрелковые части старательно отделяли себя от пехоты»[325]. Возникает вопрос – кого тогда считать пехотой. Видимо, номерные полки в европейской России. Во всяком случае, это укладывается в версию с «сибирской гвардией», которую выдвигает в своей работе Л.З. Соловьев. Можно утверждать, что сибирские стрелки в неписаной армейской иерархии стояли выше обыкновенных пехотных подразделений. Офицерский корпус сибирских полков пополнялся выпускниками преимущественно провинциальных военных учебных заведений. Кроме того, по свидетельству участника русско-японской войны добровольца К.И. Дружинина, в восточно-сибирских стрелках могли оказаться и некоторые офицеры гвардии. Последних привлекала возможность более быстрого, чем в столицах, карьерного роста. По достижении определенных званий и должностей они рассчитывали вернуться на соответственные места, но уже в Петербург или Москву[326].

Совершенно особняком в офицерской среде стояли военные врачи. Их положение было отчасти сходным с положением инженеров-механиков на флоте. Военные врачи, как правило, являлись выпускниками Военно-медицинской академии. Понятие о военной подготовке у медиков было весьма абстрактным. А.Ф. Риттих отмечал, что в военном враче «все не по нашему, военному; он точно корова под седлом, за него неловко, он ничего не знает, ничего не понимает в окружающей среде. И его никто не понимает, ровно, как и он. И редко-редко врачи сливаются со средой офицеров. Отношения его к солдату уж очень неумелы»[327]. В отношении последнего замечания Риттиха уместно вспомнить приведенный выше пример обращения военного врача к нижнему чину на «вы». Сам полковой врач, служивший в Маньчжурской армии, В.П. Баженов в этой связи писал: «Между врачами и офицерами издревле идет раздор. Офицеры не считают врачей людьми своего круга, а врачи смотрят на офицеров, как на недоучек, на малокультурных людей и стараются держаться от них в стороне, соблюдая лишь официальные отношения»[328].

На основе рассмотренного материала о повседневной жизни чинов Военного ведомства на Дальнем Востоке можно сделать следующие выводы. Во-первых, как и в Морском ведомстве, весь сухопутный военный быт был также строго регламентирован. Это касается и неписаных традиций, которые, подобно флоту, существовали в русской армии начала XX в. Во-вторых, помимо общих регламентированных и традиционных моментов, свойственных повседневной жизни всех российских вооруженных сил, для проходивших службу на Дальнем Востоке существовали свои особенности. Они касались некоторых видов обмундирования, структуры питания, удаленности места службы. И если по части материального обеспечения с 1898 по 1904 гг. можно отметить постоянные улучшения (например, в жилищном вопросе, когда русские солдаты в Маньчжурии и на Квантуне постепенно переселились из китайских строений в современные казармы), то от сознания удаленности своего места службы дальневосточникам отделаться было невозможно. В-третьих, как уже отмечалось, вписавший